Масонство и русская интеллигенция - [19]

IX

Гоголь с ужасом видел, что русские европейцы — поклонники внушаемых вольтерьянством и масонством идей, отказываясь от Православия, влекут Россию в бездну. Он предостерегал, что нельзя любя все чужое и презирая духовные русские традиции — ожидать спасения России от внедрения в нее не свойственных русскому духу европейских идей. «Мне казалось всегда, — пишет он в «Авторской исповеди», — что прежде, чем вводить что-либо новое, нужно не как-нибудь, но в КОРНЕ узнать старое; иначе применение самого благодетельнейшего в науке открытия не будет успешно… С этой целью я заговорил преимущественно о старом».

«Вы говорите, — писал еще Гоголь Белинскому, — что спасение России в европейской цивилизации, но какое это беспредельное и безграничное слово. Хотя бы определили, что нужно подразумевать под именем европейской цивилизации. Тут и фаланстеры и красные и всякие, и все готовы друг друга съесть и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает поневоле: где же цивилизация?» В герое «Мертвых душ» генерале Бетрищеве, считающем, что стоит только одеть половину русских мужиков в немецкие штаны, как «науки возвысятся, торговля подымется, и золотой век настанет в России», Гоголь высмеивал утопические воззрения основателей Ордена Р. И. — западников.

Западники, по мнению Гоголя, принадлежат к числу тех русских умников, про которых Констанжогло метко сказал, что это те умники, «которые, не узнавши прежде своего, набираются дури вчуже».

Возражая на обвинения Белинского, что он будто бы отвергает вообще необходимость учиться у Европы, Гоголь пишет: «Не менее странно также, — из того, что я выставил ярко на вид наши русские элементы, делать вывод, будто я отвергаю потребность просвещения европейского и считаю ненужным для русского знать весь трудный путь совершенствования человечества. И прежде, и теперь мне казалось, что русский гражданин должен знать дела Европы. Но я, я был убежден, что если при этой похвальной жадности знать чужеземное, упустишь из виду русские начала, то знания эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли, наместо того, чтобы сосредоточить и собрать их. И прежде, и теперь я был уверен в том, что нужно очень хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу, и что только с помощью этого знания можно почувствовать, что именно следует нам брать и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит».

Гоголь писал в «Авторской исповеди»: «Сколько я себя помню, я всегда стоял за просвещение народное; но мне казалось, что еще прежде, чем просвещение самого народа, полезней просвещение тех, которые имеют ближайшее столкновение с народом, от которых часто терпит народ».

«Россия не Франция; элементы французские — не русские. — пишет Гоголь в письме XXVII. — Ты позабыл даже своеобразность каждого народа и думаешь, что одни и те же события могут действовать одинаковым образом на каждый народ».

В заметке «Рассмотренные хода просвещения России» Гоголь пишет, что русский человек после сделанного Петром переворота «позабыл, что Европа развилась от того так, что развилась из своих начал». В результате стремления подражать Европе: «в науках, искусствах, в образе жизни, а пуще всего в голове русского человека произошло хаотическое смешение. Все пробы заведения, чем долее, тем более становились неудачны. От того русский, чем более входил в европейскую жизнь, тем более позабывал свою землю, и тем менее мог знать, что ей более прилично. От этого все прививки были неудачны и не принимались».

«Если дом уже состроен по одному плану, нельзя ломать его: можно украсить, убрать отлично, отделать всякий уголок, но ломать капитальные стены строения — это нелепость, почти то же, что поправлять дело рук Божиих. От этого произошло то, что собственно русское в России мало подтянулось, несмотря на 100 лет беспрерывных поправок, переделок, хлопот и возни».

«Стремление к обезьянству стало так велико, что мы готовы завести железные дороги прежде, чем подумали, откуда взять топливо.

Науки не сделали своего дела уже потому, что множеством своим отвлекли от жизни; набили головы множеством терминов; увлекли их в философию…; стали решать на бумаге то, что совершенно иначе разрешалось в жизни; приучили к строению воздушных замков и сделали людей неспособными к практическому делу, и внешним громоздом своим умертвили ум и способности».

X

Гоголь выступил как защитник исконных русских традиций, как поборник идеи Святой Руси, как пророк целостной православной культуры. В своей книге Гоголь ничего не говорил о необходимости поставить во главу будущего государственного строительства идею Третьего Рима. Но вся книга — страстный призыв к соблюдению верности идее Третьего Рима.

Гоголь утверждает, что Православие должно «определять все поведение и семьи, и общества, и государства — каждого отдельного элемента. Церковь не мыслится отдельно от государства, которое не мыслится, в свою очередь, раздельно от Царя, находящегося в таинственно— благодатной неотрывности от Церкви — и весь народ в целом обнимается началом служения Веры, в этом видя и задачу каждого отдельного человека, спасающего свою душу в этом святом общении…» Гоголь восстанавливает основные черты идейного завета русского прошлого — «московское все воплотившееся в творении митр. Макария» — Русь должна стремиться стать подлинно христианским государством.