Масло в огонь - [73]

— Им, что же, нужны еще люди? Интересно, почему все снова-то началось. Слышишь, какой стоит топот?.. Да ты-то куда?

Топот! Я услышала даже крики. Тревога возвращалась с удесятеренной силой. С девяти до двенадцати много можно сделать и, в частности, проделать путь туда и обратно — между Сен-Ле и Луру. Да и в комнате лежало доказательство — два белых пятнышка на полу, две раскрошившихся таблетки. Я была сражена собственным же оружием! Он ведь их положил в рот, эти таблетки, прежде чем выпить залпом стакан воды у меня на глазах. Но он их сунул под верхнюю губу или подальше за щеку и проглотил только воду, а когда эта дурочка Селина ушла к себе, он их просто выплюнул, и все. Не раздумывая, я вылетела на улицу как была — в ночной рубашке и босиком. Второе доказательство, доказательство решающее — это велосипед, стоящий у стены, покрытый свежей грязью. К тому же в конце улицы, где одна за другой хлопали двери, кто-то кричал:

— Провели нас… Провели! Вся команда в Луру, а горит-то у нас.

Я отскочила назад и очутилась в объятиях заинтригованной мамаши.

— Ты что-то знаешь, — сказала она.

Я сбежала от нее, но она настигла меня в спальне, где я одевалась с такой поспешностью, что у меня лопнула лямка комбинации и я вырвала язычок «молнии» на куртке. Мать, заразившись моим волнением, не менее поспешно надевала чулки.

— Ты боишься, — пробормотала она, — что он воспользуется случаем и кинется в огонь? Есть ведь и не такие заметные способы покончить с собой. А может, он учел, что мы тогда получим за него пенсию.

А и в самом деле — вполне возможно! Разве не был он способен на самый тонкий — из глубокой любви — расчет, который сочетался со страшнейшими душевными извращениями? В левом боку у меня отчаянно кололо. Первой натянув амуницию, я потащилась к двери, не обращая внимания на крики мамаши Колю: «Подожди же меня!» Звук сирены взмывал, падал, снова взмывал — под конец он стал уже неотъемлемой частью ночи, а когда ты все время что-то слышишь, перестаешь потом это замечать. Однако улица полнилась криками, тяжелым топотом, а над крышами к небу, почти полностью очищенному «верхним ветром» от туч, поднимался гриб рыжего дыма. Я помчалась на свет, оставив далеко позади мать, и по дороге обогнала Жюльену, семенившую рядом с другой соседкой. В темноте слышно было, как она бурчит:

— Хлебнут они теперь, эти Дагуты! И недели не прошло, как Простачок вернулся.

Так я узнала, кто жертва, приговоренная отцом к сожжению. Лесопилка! С ее тоннами неокоренных бревен и горами досок, положенных друг на друга для просушки! Хоть я и ругала отца, и проклинала, во мне зашевелилась странная гордость — как же все-таки он замахнулся! Но тогда я еще не все знала — он замахивался куда значительнее. В ту минуту, когда я добежала до перекрестка, несколько глухих взрывов раздалось справа, со стороны гаража Дюссоленов, примыкающего к лесному складу Дагутов. Сноп света поднялся вверх, осветил колокольню, стал шириться, распадаться зонтиком падающих звезд, точно в фейерверке. Только на этот раз все было взаправду! Тысячи осколков стекла, камня, железа, выброшенные вверх взрывом, посыпались на землю, разбивая черепицу крыш, глину труб. Откуда-то из толпы, запрудившей улицу Вольностей, послышался вой раненой женщины. Затем — гул: склад «Бютагаз», примыкающий к гаражу, взлетел на воздух.

— Вот они! Они возвращаются! — почти тотчас раздался слева другой вопль.

Из-за города донесся душераздирающий, на одной ноте, сигнал мотопомпы, летевшей во весь опор. Звук разрастался, заглушая сирену, и вскоре заполнил собой всю улицу, уже ярко освещенную пожаром, и красная машина, отбрасывавшая толпу в сторону, точно снегоочиститель — сугробы, затормозила прямо против меня. Шесть медных касок и два жандармских кепи тотчас возникли перед нами, а толпа по-идиотски снова сомкнулась вокруг машины, лишая ее какой-либо возможности маневрировать. С минуту царила полная неразбериха. Дагут, отделившись от команды, кинулся к себе. Десять — двадцать человек повисли на подножках, давая советы, укоряя, поощряя, перекрывая своими голосами потрескивание разгоравшегося пожара, даже остервенелый вой сирены.

— Провели вас, как миленьких… Бегите по улице Короля Ренэ… Нет, горит уже с двух сторон… Ты, что же, не мог проверить вызов?.. Дагуту уже не помочь, беритесь за Дюссолена… А дома-то в конце улицы! Огонь же туда относит.

Стоя на еще сложенной лестнице, Раленг совсем растерялся, события захлестнули его, и он не знал, куда кинуться, думая лишь о том, как бы найти себе оправдание.

— Ложный вызов! — кричал он. — Я даже позвонить туда не мог — сразу положили трубку. — И запричитал: — Хороши мы будем! Вода только дальше разнесет бензин.

— Точно, — послышалось рядом со мной. Это говорил Бессон-младший. — Бензин, бревна и весь этот пирог на крестовинах — все это настолько рядом… Надо убираться отсюда!

— Бертран! А где Бертран? — послышался женский голос.

Тогда среди касок появилась голова в войлочном шлеме. Из глубины машины, где он продолжал сидеть, делая вид, будто ждет приказаний (а на самом деле давая разгуляться огню), возник, спокойный и бесстрастный, тот, чьего появления я ждала: сержант Колю. Все увидели, как он обеими руками держит большую ручку, приводящую в движение лестницу.