Масло в огонь - [67]

— Уступить — ни в коем случае… В общем, еще посмотрим. А пока я хочу лишь знать, чем я располагаю.

XXXI

«Облачность», как это принято называть в метеорологических сводках, у нас тут означает просвет между двумя ливнями — я ведь знаю мой край, знаю, что несет с собой этот запах мокрых камней, который струится между двумя пропитанными влагой коврами — землей и небом, где стремительно мчатся облака, прорезаемые гребешками крыш. То же подтверждает и этот пятиградусный холод, проникающий в кожу, несмотря на шерстяной свитер, пробирающий до самых костей, и эта застылая свежесть, так сочетающаяся с темнотой и усугубляющая малейший звук. Слышно даже, как потрескивает, охлаждаясь, металл еще теплых плит. Стекла всех витрин запотели — даже окна «Ужа», который тоже зимой закрывают раньше. Везде ложатся спать — за жалюзи видна тень девушки, которая раздевается, склонившись под тяжестью своих грудей.

— Да, тут уж всего хватает! — замечает мосье Ом.

Он явился за мной, вне себя от ярости, и во весь голос заорал: «Ну, нет, Селина, так не пойдет — ты на меня совсем наплевала… Давай-ка, живо! Мосье Колю, я у вас ее забираю». Как тут откажешь? Разгадывать выражение лица он, видимо, не силен, или это я не сумела изобразить достаточно убедительную гримасу. Пришлось подчиниться, и я позволяю вытащить себя из дому, хоть и волнуюсь и ищу повода, как бы сократить наше свидание. К тому же послеобеденное время — штука опасная! Ведь в доме остался лежать человек, у которого есть ружье, есть патроны: в его распоряжении — веревки на чердаке, колодец в саду. И в доме — женщина, которая подстерегает каждый его шаг, которая в любую минуту может спровоцировать ссору и разбудить зверя. Нет, право же, я не могу отсутствовать долго. Но как быть? Мосье Ом направляется к замку дорогой, идущей через Нуазьер. Довольный тем, что у него есть слушатель, он извергает поток слов, не догадываясь, до какой степени мне мучительно его слушать.

— Ну, и пришлось мне побегать ради этих мерзавцев мальчишек! Наконец-то прокуратура решила от них отвязаться. Твой орденоносный папочка будет доволен… А ты знаешь, что Простачок вернулся?.. И ты заметила, что свадьба Дерну прошла спокойно — уходят традиции! Даже обидно: они все до того тряслись!.. О чем ты думаешь?

— Я думаю о том, что папа один в доме.

— Ах, вот в чем дело! — говорит мосье Ом, останавливается и вдруг по-родственному обнимает меня, но так, что рука его проходит по всему моему телу. — Ты, значит, боишься за мать? Я как увидел ее повязку, сразу сказал себе: «Плохи дела у Колю». Впрочем, все ведь знают. Между нами, твоя матушка — она сама на это нарывается!

Пусть лучше так думает. Сложившаяся легенда заслоняет собой смысл вырвавшейся у меня реплики. Если бы он попытался выяснить смысл сказанного, если бы стал нажимать, не знаю, сколько времени мне удалось бы хранить от него мою тайну, — не могу я больше держать все в себе, у меня иссякают силы, мужество и изобретательность. А мосье Ом, держась установленных им традиций, вдруг приподнимает меня, зажав между своими локтями. Его губы — естественно, пахнущие коньяком, — обследуют шею.

— До чего ж ты исхудала! Да, да… Я ведь знаю твой вес. Ты просто сохнешь от волнения. Верно говорит Бессон: «Ведь отличный же мужик наш Бертран. Она вконец его доконает!» Послушай… Ну, не думаешь же ты, что он может прикончить твою мамашу?

— Да неужели вы не понимаете, что это себя он хочет прикончить… и волнуюсь я потому, что как раз сегодня вечером он в очень плохом состоянии.

— Беги! — произносит мосье Ом, опуская меня на землю.

Но, подумав, идет со мной. Кстати, идти-то нам придется только до площади. Там, наверху, в мансарде наблюдения, горит лампочка — этим все сказано. Значит, отец, недолго думая, вышел следом за мной.

— Осторожней, моя пышечка!

Я поднимаюсь так быстро, что добираюсь до площадки, когда мосье Ом достиг только нижнего этажа. Полнейшая неожиданность — в комнате пусто. Кроме стола и кровати, принадлежащих мэрии, все исчезло: бумаги, постельные принадлежности, керосиновая лампа, чернильница, будильник — словом, все, что было принесено от нас. Мосье Ом нагоняет меня, бурча:

— Шагать люблю, а подниматься — нет.

— Если вы ищете Бертрана, он дома, — кричит Рюо через стенку. — Кончились ночные наблюдения: он все отсюда унес.

— Бертран сложил оружие! И ушел, забыв потушить свет! А то бы все увидели, — говорит мосье Ом.

Спускаемся. На лестнице пахнет отсыревшим дубом и влажными обоями. Снова пошел дождь — он налетает порывами, падая косыми снопами и окружая светящимся ореолом фонари.

* * *

Мамаша то ли вышла, то ли уже спит — во всяком случае, в большой комнате нет света. Зато виден свет под дверью отца, я толкаю ее и обнаруживаю, что он лежит в постели мрачный, машинально подправляя ногтем одного пальца заусеницу на другом.

— Уже вернулась!

— Уже вернулись, — поправляет его мосье Ом и беззастенчиво входит следом за мной, а увидев лысую голову отца, которого он никогда таким не видел, присвистывает.

— Извините, — говорит отец. — Парикмахер утверждает, что прокаливание сохраняет волосы. Но не надо ничего делать сверх меры. А я решил произвести эксперимент с огнеметом — и вот результат.