Масло в огонь - [11]

— Говорил я тебе, — замечает Раленг. — Ясно ж было, что тут не проскочишь.

— А где, интересно, ты собираешься проскочить? — ворчит папа. — Мосье знает другую дорогу? Или у мосье в распоряжении есть воздушный шар? Давайте-ка вылезайте все.

Он уже выключил зажигание и спрыгнул в грязь. Мы следуем его примеру и, пробираясь кто как может, вылезаем на откос. Тяжелые лиловые сгустки проносятся низко над нашей головой и падают где-то там дальше, в ночи. Волны неестественно теплого воздуха, сильный запах горелой кожи, глухое потрескиванье указывают на размеры пожара, совсем теперь уже близкого, но по-прежнему скрытого все прибывающими клубами дыма.

— Вот это горит! — вскрикивает Трош. — И ведь солома-то была мокрая… Ты что делаешь, Бертран? Думаешь запустить?

Оставшись один возле грузовичка, папа покопался в багажнике и прошел перед зажженной фарой, неся пусковую рукоятку. Он присел на корточки перед капотом.

— Разве ты не видишь, что дорога идет вверх? — донесся из-под крыла его голос. — А значит, и ям больше не будет. Мы застряли в последней. И если нам удастся из нее выбраться…

— Вот сейчас бы фашины пригодились, — говорит Раленг.

— А еще лучше — цепи, — отзывается мосье Ом.

— Только их у меня нет, — обрубает отец. — Есть совсем простой способ — включить первую скорость и тихонько крутануть ручку. Тогда колеса завертятся, но не вхолостую, а продвигаясь миллиметр за миллиметром…

И тотчас раздался скрежет железа по железу.

— Ну так что! Поняли? Я крутану, а вы подтолкнете.

Все мы поспешили ему на помощь, и все начиная с Раленга по самые икры увязли в грязи.

— Тебя только здесь не хватало, — гаркает на меня папа.

Пропали совсем мои чулки! И я вместе со всеми принимаюсь толкать. Машина сопротивляется.

— Черт побери! — ругается папа, а ведь он, единственный из всех, никогда не выражается. И изо всех сил нажимает на ручку, которая поворачивается в замке на четверть оборота.

— Черт побери! — ругается вслед за ним бакалейщик, теряя равновесие, и растягивается во всю длину.

Зато машина шевельнулась. Раздается влажное чмоканье — словно сняли с тела банку, — и четверть оборота за четвертью оборота передние колеса выбираются на твердую землю, а за ними — и задние… Никто не произносит ни слова, когда папа снова садится за руль и запускает кашляющий мотор; последние сто метров он преодолевает, ведя машину наугад, в океане дыма.

* * *

И вдруг в этом океане возникает дыра, он дыбится, образуя высоко наверху ослепительную арку. Но это не освобождает, а окончательно преграждает путь. Перед грузовичком вырастает стена огня, потрескиванье становится глуше, жара нестерпимей. Справа налево, насколько хватает глаз, возвышается стена, воздвигнутая пожаром на цоколе руин, проломленная в одном лишь месте — там, где проходит дорога в этот ад и где еще вчера распахивались ворота с венчающей их голубятней. К тому же путь прегражден рухнувшими створками, превратившимися в пылающие плиты. Но через это отверстие все же можно заглянуть внутрь прямоугольника, который представляет собой ферма. Второй огненный барьер — строение в глубине двора — повторяет, по сути дела, первый. А между ними вздымаются гладкие, стремительные языки пламени и в ожесточенном соперничестве друг с другом тянутся высоко вверх, пожирая сорок кубометров приготовленных для распилки бревен и триста вязанок хвороста, собранных посередине двора к будущей зиме. Все это пространство, где температура достигла, вероятно, наивысшей точки, залито ярко-белым светом, и на нем — ирония судьбы! — четко вырисовывается силуэт колодца: ворот, цепи и рама его сделаны из кованого металла и, хотя не поддаются огню, все же прокалились докрасна. Раленг — ко всему прочему наш церковный староста — осеняет себя крестным знамением.

— Это что же, туда придется идти за водой? — едва слышно спрашивает он.

— Какая красота! — шепчет мосье Ом.

Грузовичок остановился, мы слезаем и тотчас подаемся назад, ослепленные, задыхающиеся, прикрывая руками глаза. Увидев, сколь несопоставимы масштабы пожара с возможностями, которыми располагают люди, призванные одолеть его, спасатели теряют остатки мужества. Раленг так и стоит с разинутым ртом, показывая пальцем на недостижимый колодец. И заляпанная грязью униформа дымится на нем.

— Отцепляй, — невозмутимо командует папа. — Где у вас берут воду? — продолжает он, обращаясь к Юрбэну. — Где твои хозяева?

Работник не отвечает и растерянно смотрит на него. Его всего, с головы до пят, бьет дрожь.

— Болван! — кричит отец. — Что с ними может случиться? Ты же знаешь, что врасплох их не застигло, раз они послали тебя за помощью. Ясно, что ферма горит, но они-то наверняка укрылись где-нибудь в безопасном месте.

— Может, они в сарае, в глубине сада, — бормочет работник. — А вода…

Тут к ним подходит мосье Ом и берет бразды правления в свои руки.

— Воду мы в любом случае из колодца брать не можем — он же зацементирован чуть ниже края. Я на днях приказал установить электрический насос, который качает воду в резервуар, где…

— Который качал… — поправил его папа. — Резервуар, скажете тоже! Да этот чайник уже давно весь выкипел. Где тут какой-нибудь водоем?