Маски сброшены - [21]

Однако в том же брачном договоре, наряду с раздельным владением имущества, было также предусмотрено, что в случае если один супруг разоряется, другой супруг обязан выплачивать ему денежное содержание, обеспечивающее ему достойное его положению в обществе существование. И ещё одно условие: если один супруг имеет долги, но не имеет достаточно средств, чтобы расплатиться с ними, за него обязан это сделать другой супруг.

Таким образом, с одной стороны, имущество Елизаветы юридически находилось в безопасности от посягательств мужа, а с другой — на ней были все его расходы и долги. И Ворожеев, с одной стороны, был зависим от своей жены, с другой — свободен с своих тратах.

Однако, как не очевидна была его зависимость от жены, он этого не признавал. Или, во всяком случае, вел себя так, словно этого не признавал. Он по-прежнему неуважительно относился к Елизавете, по-прежнему пускал в ход насмешки, унизительные замечания и оскорбления. Своим отношением он как бы давал ей понять, что если он зависим от неё в средствах, то она зависима от него во всем остальном. Даже траты он совершал так, словно ему по праву были предоставлены средства из специальной казны.

И все же, несмотря на свое поведение, зависимость от жены была ненавистна самолюбивому князю Ворожееву. Но никакого выхода из сложившейся ситуации он не видел. Насмешки, оскорбления и другие подобные приемы, которые он использовал против жены, лишь действовали ей на психику. Но ему было этого мало. Ему необходимо было сломить её, уничтожить её, одержать над ней верх. А это было не так-то просто!

Иногда ему казалось, что лучше было бы и впрямь согласиться с разводом, но потребовать за это дорогую цену. Елизавета пошла бы на все, чтобы избавиться от него. Но с другой стороны, уступить ей, пусть даже за дорогую цену, означало бы признать себя побежденным.

Ворожеев бесцельно расхаживал по своему старому особняку, рассыпая повсюду искры злобы. Он не сразу заметил, что за ним наблюдают. Это была молодая девушка лет двадцати пяти, неожиданно и бесшумно появившаяся из комнат для прислуги. И хотя девушка появилась таким образом, она была не из числа прислуги. Это было видно, во-первых, по её серо-зеленому платью из муара, модному и хорошо сидящему на её фигуре, а во-вторых, по её уверенному взгляду, которым она позволяла себе наблюдать за находящимся в гневе и без настроения князем Ворожеевым. Заметив девушку, Ворожеев не рассердился и не возмутился по поводу столь неожиданного вторжения, а, наоборот, расплылся в улыбке.

— Софи! Моя очаровательная крошка! — радостно воскликнул он и с распростертыми объятиями направился ей навстречу. — Ты появилась так неслышно и неожиданно, словно видение! Как ты сюда вошла?

— Через вход для прислуги, — с холодным спокойствием, которое никак не соответствовало его радости, объяснила она. — Там было открыто, и никого из слуг не было. Я взяла на себя смелость войти.

— Увы! Слуги в этом доме — непозволительная роскошь, — с тяжким вздохом произнес Ворожеев. — Старый Мирон, который вечно все забывает, да глупая, как курица, Агафья: вот все, кто у меня остался. Впрочем, и сам дом превратился в опустевшие руины. Пол вышаркан, стены потресканы, все кругом рушится и ломается, половина мебели распродано, — вот что представляет из себя столичный дом князей Ворожеевых! И это все, что у меня осталось от когда-то огромного состояния Ворожеевых. А она живет как царица! С помощью своего адвоката она завладела всем моим состоянием, а мне оставила это жалкое существование. Она обокрала меня, обманула! Ты не представляешь, моя очаровательная крошка, насколько она коварна и расчетлива!

Софи с пренебрежением и недовольством выслушивала, как он выплескивает свое негодование. Ее взгляд был устремлен в пол. Этим она ясно давала ему понять, что подобная тема неприятна и неинтересна ей.

— Но не будем больше об этой злыдне, — произнес Ворожеев, заметив, что Софи не разделяет его негодования. — Перейдем к более приятной теме. Смотри, что у меня для тебя есть!

Он взял жемчужное ожерелье — то самое, которое похитил ночью у Елизаветы, и принялся самодовольно вертеть им перед глазами девушки. Она равнодушно посмотрела на ожерелье и ничего не сказала.

— Что с тобой, моя очаровательная крошка? — полюбопытствовал Ворожеев. — Ты чем-то расстроена? Взгляни! Какая красота! Какой жемчуг! Его носила ещё моя матушка!

Он спустил на плечи её платье, обнажив шею и верхнюю часть груди, и приложил ожерелье. Она ему не препятствовала, но в то же время не проявляла ни восторга, ни оживления.

— Ты словно создана для того, чтобы носить такие вещи! — восхищенно произнес он. — Ты создана для роскоши! Это ты должна носить роскошные наряды, разъезжать в экипажах и отдавать распоряжения прислуге, а не эта злыдня — моя жена. Она не достойна всего этого, потому что она — холодное, коварное чудовище. А ты — владычица моего сердца! Для меня ты — истинная княгиня Ворожеева, а она — мой злой рок, мое падение. Она не успокоится, пока окончательно не уничтожит меня!

Ворожеев ходил кругами вокруг девушки, напоминая коварного и хитрого змия, обвивающегося вокруг своей жертвы и подбивающего её на страшный поступок. Он, действительно, подбивал её на страшный поступок. Причем, уже не в первый раз. И этот поступок заключался в том, чтобы избавиться от ненавистной жены. Но если ранее он употреблял слово «избавиться» в неком абстрактном смысле, не вдаваясь в подробности — каким образом это сделать, то теперь ему показалось, что настал самый подходящий момент для этих подробностей.