Маскарад лжецов - [27]

Наша проводница, нехотя сообщившая, что ее зовут Плезанс, шла быстро, склонив голову и опустив капюшон — то ли прятала лицо, то ли закрывалась от вони. Несколько раз ей пришлось останавливаться и ждать, пока мы нагоним. Адела держалась за меня, боясь оступиться в грязи, и тщетно пыталась обходить зловонные лужи или вываленные прямо на дорогу потроха. Однако на все уговоры пойти домой она мотала головой, крепче сжимала мой локоть и упрямо шла вперед.

Эту часть деревни рассекали несколько глубоких сточных канав, переполненных из-за дождей. Мы перешли одну из них по скользкой дощечке и принялись прыгать по камням и бревнышкам через какое-то болото. Здесь лачужки стояли реже, разделенные зарослями мокрого бурьяна. Когда уже казалось, что мы совсем вышли из деревни, Плезанс остановилась перед хибаркой, примостившейся в укрытии мокрых деревьев, и, подняв заменявшую дверь тяжелую рогожу, пригласила нас внутрь.

Хибарка состояла из трех плетенок, связанных веревками. Сколоченные гвоздями обломки досок составляли зеленый от плесени потолок. Вокруг рос высокий, по пояс, бурьян, над которым тучей вилась мошкара. Это походило на временное убежище, сооруженное пастухом на время дождя; провести в таком ночь, а тем паче несколько, может либо нищий, либо тот, кто прячется от людских глаз. По-видимому, та же мысль пришла в голову Аделе, поэтому она без всяких уговоров согласилась остаться снаружи.

Несмотря на множество щелей в стенах и потолке, человек, сидевший внутри, еле угадывался в полумраке. Потом из темноты раздался детский голос:

— Я сказала ей, что ты придешь, камлот. Сказала, что надо дождаться тебя.

Она подняла бледное лицо. Мой взгляд, привыкнув к темноте, различил блеск льдисто-голубых глаз и белый туман волос. По коже побежали мурашки; следом нахлынула волна беспричинного гнева, как будто меня хитростью заманили туда, куда не следовало идти. Страх и досада заставили меня отступить за рогожу.

Плезанс и Адела ждали снаружи. Плезанс впервые улыбнулась — печальной, встревоженной улыбкой.

— Наригорм сказала, что ты придешь, — повторила она, как будто это все объясняет.

Адела просветлела.

— Так ты знаешь эту женщину? Наригорм? Она твоя родственница?

— Она не женщина, а девочка, и мы не в родстве. Виделись один раз, мельком, несколько месяцев назад. Тогда она была гадалкой при хозяине — он здесь? — Последние мои слова были обращены к Плезанс.

Плезанс мотнула головой.

— Она заболела. Хозяин узнал, что я целительница, и послал за мной. А потом сбежал среди ночи, не заплатив мне и не оставив девочке ничего, кроме рун и того, что было на ней надето. Хозяйка гостиницы вышвырнула ее на улицу. Сказала, что боится заразы, а я думаю, она догадалась, что денег у нас нет. Я как могла выхаживала девочку в лесу, пока она не поправилась. Потом мы как-то жили, она гадала, я продавала травы, пока не пришли сюда... — Она пожала плечами; видимо, этот жест вошел у нее в привычку. — Потом пришел священник и велел убраться отсюда до того, как прозвонят к вечерне, или нас возьмут под стражу за бесовские дела.

Имела она в виду гадание или травы? Возможно, и то и другое, ибо церковники в обоих занятиях могли усмотреть угрозу для своей казны.

— Но Наригорм сказала, что ты придешь. Сказала, что мы должны отправиться с тобой, подождать, пока ты...

— Она не может идти со мной!

Слова прозвучали резче, чем мне хотелось. Обе женщины удивленно раскрыли глаза. Молчание нарушила Адела:

— Но почему? Нас уже так много, что два человека большой разницы не составят. Нельзя бросить их в таком месте. Мне с девочкой было бы веселее, да и Осмонд любит детей.

— Не забывай — ты тронешься в путь не раньше, чем родится ребенок. Или хочешь рожать посреди зимы на дороге? Да и вообще, зачем тебе уходить? У тебя здесь сухая постель, и Осмонд неплохо зарабатывает. От добра добра не ищут. А они пусть идут. Если они ослушаются повеления церкви, их прикажут бить плетьми, если не хуже. Им надо идти сегодня, сейчас.

Довод был разумный. Им следовало покинуть Норт-Марстон прямо сейчас, ради собственного блага. Плезанс смотрела в землю, плечи ее поникли.

— Послушай, голубушка, есть другие деревни, где рады будут и гадалке, и целительнице. Уж как-нибудь да прокормитесь.

— Она сказала, мы должны идти с тобой, — повторила Плезанс без всякого выражения, словно повторяя затверженную молитву.

Адела юркнула в лачугу и вернулась, ведя девочку за руку. С нашей первой встречи Наригорм стала как будто даже прозрачнее. Ее белое платье почти почернело от грязи, но волосы на фоне темных деревьев казались еще белее. Она опустила личико и невинно вскинула глаза на Аделу. Слов не потребовалось — хватило и этого.

— Она — ангел, — сказала Адела. — Нельзя отправить девочку в дорогу одну.

— Многие дети ее возраста сами заботятся о себе, к тому же она не одна. С ней Плезанс. Нам нельзя сниматься с места, а им надо уходить немедленно.

Наригорм обратила ко мне немигающий взгляд.

— Тебе тоже придется уйти. Так сказали руны. Ты уйдешь еще до новолуния.

Плезанс вскинула голову.

— Это послезавтра.

— А руны никогда не лгут. — Наригорм шагнула ближе ко мне и прошипела: — На сей раз увидишь.