Маскарад чувства - [13]

— Вы что? Не вас бьют.

Она рванулась всем телом.

— Теперь пустите.

— Пустите, — сказала хозяйка. — Ступай к себе.

Девушка застегивая ворот, повернулась идти.

— Эх, мамаша, — сказал Боржевский, показывая выражением высоко поднятых бровей, что настал момент сделать что-то забвенное: — поработали, теперь надобно для подкрепления выпить рюмку коньяку.

Все засмеялись.

— Румку? — сказала хозяйка, оглядываясь, и с неожиданным акцентом. — Если от чистого сердца, я всегда могу выпить с гостями. Отчего не так? Если без насмешки. Благородный человек должен понимать. Поди, — сделала она жест Тоне, стоявшей в ожидающей позе: — А которая подобная тварь может оскандалить весь дом. Убирайся к черту. У, шваль!

Голос ее, начавшись с басовых нот, постепенно перешел в визг.

— Э, нет мадам, как же так?

Боржевский решительно склонил голову и, выпятив левый бок, расставил руки.

— Она пригласила нас в гости.

— А, когда так, — смягчилась «мадам».

— Человек! Коньяку в комнату Антонины Семеновны.

Тоня подошла и ласково погладила Боржевского по голове «против шерсти». Он изловчился и, напружившись так, что покраснела шея, поднял девушку на воздух и несколько шагов, пошатываясь на старческих ногах, пронес ее, бодрясь, при общем смехе плавно по воздуху.

VIII

Перед входом в комнату Тони Иван Андреевич остановился и пропустил вперед всех остальных.

Последнею входила хозяйка. Заметив, что он нерешительно стоит, она сказала:

— Что же вы, молодой человек?

Он посмотрел на ее полное лицо с ястребиным носом, темными бровями, довольно порядочными усиками, и ему действительно не захотелось идти. Вдруг он испугался, что, много выпив, потеряет способность вполне управлять собою, и гадко становилось при мысли, что он может поддаться искушению и остаться тут до утра.

— У меня завтра с утра есть дело, — выдумал он, одобряя себя внутренно за сказанную ложь и решение тотчас же уйти. — Иван Антонович! — позвал он неуверенно, стыдясь того, что зовет Боржевского вымышленным именем.

— Вася, ты что? Иди.

— Вы напрасно сумлеваетесь, — продолжала хозяйка, ласково-подозрительным взглядом ощупывая его лицо и всю фигуру. — Какие же могут быть в праздники дела? И зачем же сюда приезжать, если говорить о делах? Вы напрасно хотите направляться к другим. Мы вас хорошо, чисто положим. Вы сами убедитесь. Тоня, ваш гость собирается уехать.

— Кто собирается уехать? — Боржевский кончил разливать коньяк по рюмкам. — Мамаша, получите «румку».

— Надсмешник!

Она взяла полною рукою, с двумя звенящими браслетами, рюмку с подноса, и пригубила.

— Мы вас хорошо, чисто положим. Вы сами убедитесь.

Девицы тоже выпили и многие из них поспешили повторить.

Иван Андреевич, тронув Боржевского за плечо, настойчиво сказал:

— Мне пора.

Боль выросла еще больше, и хотелось, выбежав куда-то, долго и страстно рыдать. И оттого ему казалось, что нужно немедленно же уехать, пока не случилось что-то, когда возврат будет уже невозможен.

Лицо у Боржевского приняло раздраженно-презрительное выражение.

— Выйдемте.

Среди общего молчания они вышли в коридор.

Боржевский взял его под руку, сжав, точно клещами, и повел его в зал.

— Зачем же тогда было ехать? — шипел он, холодно и расчетливо глядя в глаза Ивану Андреевичу: — Ведь я здесь не ради веселия, а ради дела. Надеюсь, это понятно?

— Все это, может быть, и так, — сказал Иван Андреевич с ударением и стараясь говорить таким тоном, чтобы Боржевский не забывался, — но я полагаю, что цель в известном направлении достигнута.

— Вы думаете?

Боржевский нахально на него посмотрел.

— Если вы так полагаете, что у меня была именно такая цель, то поедем. Только уже тогда устраивайте вы сами. Вы думаете, что поехать прямо в бани или номера и позвать с собою первую попавшуюся женщину очень трудно? Только очень мало толку. Я привык работать наверняка. Сегодня и через неделю мы побываем здесь, посидим, покутим. А там, глядишь, и пригласим в семейные номера, присмотревшись и с ручательством. Я люблю солидно. Ну, пойдем к остальным. Здесь зорко смотрят, и, знай нашу цель, ни одна не пойдет. Дайте деньги — не пойдет.

— Отчего так? — удивился Иван Андреевич.

— А вот решите эту задачу.

Он вынул свою тряпку, раскрыл табакерку и понюхал табаку.

— Отчего вы думаете, что здесь уже не люди? А они, представьте, люди, и в этом смысле даже больше люди, чем прочие. Велите ей голой на площади протанцевать — протанцует, а фигурировать не пожелает. Я уж попробовал свой опыт в этом направлении.

— Гости! — доложил, внезапно войдя в зал, человек с рыжими усами. — Вы приказывали, Иван Антонович, предупредить.

— Пойдем!

Боржевский потащил Ивана Андреевича за собой.

— Остается! Коньяку ему.

Тоня подошла к Ивану Андреевичу вплотную, касаясь его грудью, выгнутой немного вперед, и держа руки по привычке за спиною. Лицо ее выражало усталость и скуку.

— Вы остаетесь у меня? — спросила она холодно, как чиновник.

По коридору пробежал человек с подносом, и все девицы, исключая Тони и девушки в турецких шароварах, вышли.

Боржевский поплотнее притворил дверь.

Иван Андреевич сел к раскрытому ломберному столу, на котором лежали игральные карты, и стал разглядывать комнату. Тоня подошла сбоку от него к комоду, над которым висело зеркало, и стала пуховкой из пудреницы пудрить лицо. Боржевский уселся напротив, на кровати, и посадил себе на колени турчанку, которая по-детски обвила его шею руками и внимательно, точно маленькая змейка, смотрела ему в глаза.