Маска счастья - [13]

Ресторан «Эскумильо» действительно оказался чудом. Мы ели обжигающе острые блюда, пили удивительные напитки, веселились вовсю. Лемке был на высоте и ни разу не сказал ничего невпопад. Он молча слушал наш «фольклор» и смеялся над тем, над чем смеялись мы. Слава, сославшись на деловую встречу, ушел раньше всех. За ним мы проводили Лемке, а сами остались посмотреть программу.

В два часа ночи наша компания вышла из ресторана. В первом же такси, которое поймали для меня, почему-то сидел наш Слава. Мы весело домчались до моего дома. У подъезда под зонтом, встречая меня, стоял мой муж.

– Саша! – закричал Слава, вылезая из такси и бросаясь ему в объятия. – Это коррида!

С большим трудом нам удалось запихнуть его обратно.

Дома Саша осторожно поинтересовался:

– Коррида, – так называется ресторан?

– Так называется моя работа, – ответила я.

Бархатный сезон

Сухие листья жестко царапали асфальт, оранжевое осеннее солнце неподвижно висело над маленьким южным украинским городком, словно прощаясь с ним до весны. Вот уже битые две недели я и четыре немецких специалиста сидим в этом городе на шеф-монтаже и все, что восхищало на первых порах – блестящее, как фольга море, белые ухоженные домики и распевный говор местных жителей – стало тускнеть и покрываться налетом обыденности.

Никто не знал, долго ли нам придется оставаться в этом городке. Лемке, нервничая, каждый день звонил из Москвы, язвительно осведомляясь насчет нашего загара, но мы ничего не могли поделать – местная таможня незадолго до прибытия оборудования фирмы ввела новые правила, поэтому часть установки была смонтирована, а оставшиеся ящики покрывались пылью на складах.

Местное начальство писало срочные бумаги, бегало к администрации с требованием выдать ящики вне очереди, но пока безрезультатно. Я со своими подопечными каждый день сидела у директора завода, слушая очередные сводки.

Было жарко, в оконное стекло бились осенние мухи, директор непрестанно вытирал влажную лысину и к концу разговора предлагал одну и ту же программу – море и пляж.

Нас вывозили на пустынный белый пляж и оставляли там до ужина в компании с алчно дышащим морем и огромными арбузами. Ужин проходил при скудном освещении (в городе экономили электроэнергию) на террасе маленькой местной гостиницы, увитой виноградными плетями, с которых сизые влажные гроздья «Изабеллы» свешивались нам почти что на плечи.

Эта идиллическая картина неизменно умиляла немцев, и они, воздавая должное винам местного розлива, благодарили судьбу за эту необычную командировку. Утром точно, как часы, мы появлялись на заводе. Разбитые окна цехов, куча мусора на территории и тоненький ручеек рабочих не напоминали нам работающий гигант эпохи индустриализации. Смены были короткие – до обеда, и рабочие появлялись после обеда на местном базарчике, продавая всякую всячину.

Завод умирал тихо и без агонии – как умирают люди, дожившие до глубокой старости. Работа кипела лишь в трех цехах, в одном из них и проходил монтаж немецкой установки. Посещение цеха с недостроенной установкой также входило в нашу утреннюю программу. Сквозь запыленные фабричные окна пробивались узкие лучики солнца, духота сдавливала горло, стояла глухая тишина, и мне казалось, что мы никогда не уедем из этой сладкой южной осени в холодную Москву.

Постояв в молчании у скелета установки, наша маленькая делегация отправлялась выслушивать все те же жалобы дирекции, отодвигающие наш отъезд на неопределенный срок.

Сегодня все было по-иному. В приемной деловито стучала машинка, сновали люди, слышались оживленные голоса, кто-то на кого-то покрикивал, кто-то оправдывался, звонили телефоны и трещал молчавший до сих пор телекс.

– Победа! – радостно приветствовал нас директор, встречая на пороге своего кабинета. – Отпускают все двадцать три ящика!

– Господи, за что же такое счастье! – вырвалось у меня.

– Ваша фирма согласилась перевести пять тысяч марок за срочность таможенной обработки! – сияя, объяснил директор.

Техники молча переглянулись.

– Да, еще вам телекс идет, – кивнула на стучавший аппарат секретарша.

Фирма сообщала, что господа техники должны в течение недели с привлечением местных кадров завершить шеф-монтаж и произвести пробный пуск.

«Неужели скоро домой?» – радостно подумала я.

Сразу ставшие серьезными, одетые в фирменные рабочие халаты немцы уже вытаскивали из чуланчика запылившиеся чемоданы с инструментом.

Честно говоря, я скептически отнеслась к идее «привлечения местных кадров». Но на призыв дирекции завода помочь немецким специалистам откликнулось неожиданно много рабочих – больше, чем было необходимо. Каждый, прежде чем приступить к работе, писал заявление, где обязался не претендовать на скорую оплату. Мне это было непонятно – в нашей сегодняшней жизни никто не станет работать «за так».

Все объяснил один пожилой усатый рабочий:

– Соскучились мы по делу, дочка, руки зудят. Всю жизнь здесь трубили. А теперь что? На базаре торговать? Это молодые лучше могут. А мы старики и уж напоследок мозоли на руках разомнем!

Я не митинговала больше, глядя, как сосредоточенно работают «местные кадры». Неделя сумасшедшей гонки, бесконечных переводов, беготни, ночных смен так меня измотали, что в последние дни я засыпала, едва присаживалась на какой-нибудь ящик в цеху. На меня махнули рукой, объясняясь жестами, рисунками, мимикой.