Маска любви - [4]

Когда они подошли поближе, герцог увидел под мостом много гондол. Все они были ярко украшены, некоторые — принадлежащие богатым семьям — отличались изысканной резьбой, а гондольеры носили шелковые куртки, короткие бриджи, длинные чулки, красные кушаки и красные шапочки.

Катерина явно не рассчитывала, что герцог будет провожать ее до самой гондолы.

Она остановилась наверху лестницы, спускающейся к каналу, и герцог, не желая смущать девушку, не стал долее навязывать ей свое общество.

— Спасибо, — снова сказала Катерина тем же робким, прерывающимся голоском. — Спасибо, милорд! Я была так счастлива сегодня.

— Для меня честь познакомиться с вами, — ответил герцог. — Позвольте пожелать вам счастья.

В этот момент на мост высыпала шумная толпа масок. Герцог знал, какой грубой и нахальной бывает подвыпившая толпа гуляк, он схватил Катерину за руку и оттащил подальше от лестницы в тень соседнего дворца.

Они встали под аркой. Маски, буяня и насмешничая, задираясь и толкая всех, кто попадался на их пути, наконец благополучно прошли мимо.

— Теперь вы понимаете, — строго сказан герцог, — что такой молодой девушке, как вы, крайне неблагоразумно приходить одной на карнавал. Вам нужно сопровождение для защиты.

— Я понимаю.

Катерина посмотрела на него, и в сумерках герцог различил блеск ее глаз в прорезях маски и чуть подрагивающие губы.

— До свидания, Катерина, — сказал он тихо.

Девушка не шевельнулась, и тогда герцог привлек ее к себе и поцеловал в губы.

Ее рот был очень нежным, сладким и невинным, и почти минуту герцог удерживал Катерину в своих объятиях.

Эта минута доставила ему наслаждение, которого он не ожидал. Уже много лет герцог не встречал женских губ, которые были бы так беззащитны и так нежны под его губами. Потом он отпустил девушку.

Несколько мгновений Катерина стояла совершенно неподвижно, подняв к нему лицо. Потом повернулась и, не сказав ни слова, побежала к лестнице.

Оставшись под аркой, герцог смотрел, как девушка спускается по ступеням к каналу, и только когда она исчезла из виду, медленно пошел назад к площади Святого Марка.

Веселый шум обрушился на него со всех сторон. Герцог постоял пару минут, созерцая площадь, затем решительно прошел сквозь толпу к причалу и, подозвав гондолу, велел отвезти его к дворцу Тамьяццо.

Затянув песню, гондольер повел свое хрупкое суденышко по подернутой рябью воде Большого канала.

Все гондольеры пели во время карнавала, и все песни их быпи о любви.

Карнавал после праздника Вознесения традиционно был самым веселым и самым блестящим из всех карнавалов.

Именно в праздник Вознесения дож исполнял обряд обручения с морем, и это торжество одновременно являлось празднованием славной победы на Барбароссой.

Венеция сражалась за Папу Александра III, который в благодарность дал дожу кольцо и сказал:

— Пусть потомки помнят, что это море — ваше по праву победителя и подвластно вам, как жена — мужу.

Торжественная церемония обручения совершалась ежегодно, начиная с 1177 года.

Дож, плывущий над толпой в своих парадных носилках, под звуки свирелей и труб, в сопровождении блестящей процессии послов, грандов и сенаторов, поднимался на борт огромной галеры под названием «Буцентавр» и плыл по усыпанной цветами лагуне в Сан-Николо дель Лидо.

Развевающиеся флаги и штандарты, пеоты благородных семей, украшенные гирляндами и флажками, золоченые весла, гондольеры в красных и небесно-голубых костюмах, пышно одетые мужчины и женщины, шелка и бархат, звенящие колокола и кричащие толпы — все это представляло собой великолепное зрелище.

Но герцог был рад, что пропустил его. Его не интересовала такого рода помпа.

Дворец, куда стремился герцог, находился совсем недалеко. Это оказалась величественная резиденция. Слуги, которые помогли ему выйти из гондолы, носили затейливые ливреи, расшитые золотой тесьмой.

Направляясь по коридорам к гостиной, герцог отметил, что все здесь так же великолепно, как и в других дворцах Венеции.

Дзанетта Тамьяццо считалась первой куртизанкой в Венеции. Она была изысканно красива, показаться в ее обществе уже почиталось за честь, и ее так восхваляли, и так перед ней заискивали, будто она из королевской семьи.

Когда объявили о приходе герцога, Дзанетта стояла в громадной гостиной на втором этаже своего дворца, беседуя с полудюжиной кавалеров — все известных фамилий.

Увидев входящего герцога, куртизанка подбежала к нему, протягивая руки.

— Mon cher[2], — воскликнула она по-французски, так как в Венеции французский язык считался шиком, — я слышала, что вы приехали, и я с таким нетерпением ждала вас!

Герцог одну за другой поднес ее белые руки к своим губам.

— Мне следовало прийти к вам раньше, — сказал он, — но меня как назло задержали.

— Но теперь вы здесь, — улыбнулась Дзанетта, — и что может быть прекраснее?

Она представила герцога остальным джентльменам, и те смерили его оценивающими взглядами, спрашивая себя, насколько серьезный соперник этот новый гость.

Герцог познакомился с Дзанеттой в Париже и увез ее с собой в Лондон. Какое-то время венецианка принимала его покровительство, пока снедавшая ее страсть к путешествиям не заставила Дзанетту покинуть Лондон и вернуться на родину.