Маска любви - [24]
Его галстук был шедевром сложности, и бесценный изумрудный брелок с вырезанными в нем инициалами герцога, сверкал на цепочке для часов, когда его светлость вошел в салон.
Катерина ждала его и почтительно встала при его появлении.
В серых глазах англичанина блеснуло веселье, когда он увидел, что девушка выбрала платье Одетты, за которое он заплатил весьма порядочную сумму у одной из самых дорогих портних на Бонд-стрит.
Сшитое из бледно-зеленого атласа и тюля, с широкими юбками, из-за которых тонкая талия Катерины казалась еще миниатюрнее, оно имело узкий лиф, открывающий мягкие изгибы ее маленьких грудей.
Обнаженные плечи девушки были ослепительно белыми, и по контрасту ее глаза казались ярко-голубыми, а волосы сияли неописуемым великолепием.
— Вы отдохнули? — спросил герцог.
— Мне стыдно, что я так долго спала, — ответила Катерина.
— Не стоит извиняться. Возможно, это лучшее, что вы могли сделать.
Они сели на диван. Хедли принес герцогу бокал мадеры, а Катерина заявила, что ей ничего не нужно.
— Вы выглядите очень нарядно, — сказал герцог, сообразив, что девушка, должно быть, изрядно потрудилась, чтобы уложить волосы по последней моде, как носят лондонские красавицы.
— Вы не против, что я надеваю платья, которые висят в моей каюте? — с тревогой спросила Катерина. — Я нечаянно услышала как леди, их владелица, сказала, что это Вам и их надо выбросить.
— Я рад, что они хоть как-то пригодились, — ответил герцог.
Катерина засмеялась.
— О, они очень пригодились. Ваш камердинер в отчаянии по поводу состояния моего единственного платья. После того как оно макнулось в море… ох, боюсь, мое платье никогда уже не будет таким, как раньше.
— Макнулось! — насмешливо повторил герцог. — Кто научил вас такому выражению?
— На корабле, который вез меня в Венецию, было несколько детей. Они и обогатили мой лексикон.
— Сегодня, когда вы рассказывали историю вашего прибытия, мне пришло в голову, что у вас хорошее понимание слов. Вы никогда не думали, что, как и ваш отец, могли бы писать?
— Я написала несколько стихотворений, — призналась Катерина.
— Тогда вам следует продолжать, — добродушно сказал герцог, — и, возможно, в один прекрасный день ваши мемуары вызовут большой интерес.
— А ваши должны быть такими же занятными, или, правильнее сказать, такими же скандальными, как мемуары Казановы, — находчиво ответила Катерина.
Герцог поднял брови.
— Кто говорил вам об этом в высшей степени безнравственном джентльмене?
Катерина улыбнулась.
— Его книга была запрещена в Венеции десять лет назад, но все, разумеется, прочли ее! У моей горничной имелся экземпляр, и очень жаль, что я сбежала именно теперь, потому что она обещала одолжить мне его.
— Эта книга определенно не для ваших глаз, — строго сказал герцог.
Но хотя его голос звучал возмущенно, в глазах прятался смех, когда Катерина сказала:
— А по-моему, он всего лишь записал на бумаге то, о чем все венецианцы говорят днем и ночью — о своих любовных приключениях!
Герцог хотеп было ответить, но в этот момент Хедли объявил, что ужин готов, и они перешли к столу, где свечи в серебряном канделябре отражались в граненом хрустале бокалов с выгравированным гербом герцога.
— Вы живете в большой роскоши, милорд, — заметила Катерина, когда Хедли с двумя стюардами подали им на серебряных блюдах, тоже с гербом герцога, самые восхитительные и экзотические яства.
— А что плохого? — спросил герцог. — Вы, вероятно, думаете, что все англичане склонны видеть некую особую добродетель в неудобствах и ненужных лишениях. Я готов терпеть такое, только когда этого нельзя избежать.
— Звучит очень практично, — ответила Катерина, — но я хотела бы знать, как каждый из нас повел бы себя, если бы пришлось испытать настоящие трудности. Как, например, человеку, затерянному посреди Сахары или вынужденному годами жить на необитаемом острове в Тихом океане.
— Очень увлекательная мысль, — сказал герцог. — А ваш страдалец непременно должен быть один, или ему позволен компаньон?
— Думаю, возможен компаньон.
— И как осторожно надо выбирать его! — воскликнул герцог.
— О да, — согласилась Катерина, — иначе им станет не о чем говорить после первых же суток.
— И бедняге останется слушать только жалобы и упреки, — добавил герцог, вспоминая об Одетте.
— Мне думается, он мог бы открыть нечто удивительное, на что раньше не находилось времени, — сказала Катерина.
— Что именно? — поинтересовался герцог.
— Неизмеренную глубину своей собственной натуры и натуры своего компаньона. Папа всегда говорил, что мы используем лишь десятую часть того знания, что скрыто внутри нас. Я всегда думала, что было бы весьма заманчиво открыть, хотя бы для себя, остальные девяносто процентов.
Позже вечером, готовясь ко сну, герцог невольно вспомнил это утверждение Катерины.
Было и много другого, сказанного девушкой, что он нашел интригующим и что, к его удивлению, пробудило в нем интерес.
Герцог прежде не помнил ужина с такой прелестной женщиной, как Катерина, без разговоров о любви, без понимания, что она заигрывает с ним и сознательно пытается завлечь всеми доступными ей средствами и женскими уловками.
