Маска Лафатера - [8]

Правда уже вертелась на языке, но пришлось сглотнуть ее.

— Я знаю, что вы сейчас готовы ответить. Но прошу вас, мне лишь хотелось бы напомнить, что вы в свое время писали относительно «Учения о красках» Гёте…

Теперь затуманился уже мой вздор, он стал чуть ли не мрачным.

— Как же там говорилось?.. Помнится, одна из цитат Гёте: «Совсем не обязательно познавать природу во всей ее глубине и широте — достаточно придерживаться поверхности естества». По сути, это и наш принцип работы. Мы не изучаем под лупой одежду красного цвета как таковую, а мы лишь наблюдаем за тем, какое мы в ней оказываем влияние на окружающих.

— Да, все это прекрасно, но теперь все же давайте начистоту: чем я могу быть вам полезен?

Тут же я, дабы подчеркнуть серьезность своего вопроса, мельком глянул на часы.

— Мне хотелось бы… Ну, хорошо. Для начала — чего мы не хотим. Нежелательно, чтобы у кого-то начались неприятности. Ведь этого не должно быть! Вы согласны?

Я кивнул как-то замедленно, по-прежнему не понимая, о чем она толкует.

— Конечно, я понимаю, Лафатер обожал делать записи, его наследие являет собой ворох бумаг и разрозненных листков.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Это я и сам успел заметить. Уже сколько дней ищу приложения к одному из документов и все не найду.

— В самом деле?

Она удивленно подняла брови; затем достала блокнот и заставила меня в точности написать ей, что именно я искал — приложения «А» и «Б» к документу Ф. А. Лаф. Ед. хранения № 26.

— Ну вот, видите, — сказала она. — Думаю, теперь мы найдем путь к взаимопониманию.

Она выдержала небольшую паузу.

— Наследие Лафатера, как я уже говорила, состоит из кучи бумажек. Иногда то или иное приложение может, скажем так, случайно пропасть. Или тем более какой-нибудь листок, верно? Чего не бывает в слепом-то исследовательском рвении, когда человек себя не помнит… Или просто, к примеру, если кто-то собирает автографы, ну вроде того. Такой маленький листочек. Его чуть ли не машинально суешь в карман, а потом… Потом привести все в порядок довольно мудрено. Почти невозможно. Если кто-то вообще станет этим заниматься.

— Ну, так что же?

— Ничего.

Окончательно запутавшись, я мотнул головой:

— Допустим, но почему вы мне все это рассказываете?

— Почему? — улыбнулась она, глядя куда-то в сторону.

В ответ я тоже начал было растягивать губы в улыбке, но она мгновенно увяла. Я заметил, что на ее лице проступает то выражение, которое преуспевающие писатели легких жанров частенько обозначают ни о чем не говорящим термином — «многозначительное».

— Секунду! Уж не думаете ли вы, что я…

— Ничего я не думаю. Знаю только, что на прошлой неделе он еще был на месте. Маленький рукописный листок. В той самой папке, которую вы изучали. А теперь его нет. Забавно, не так ли? Смешное совпадение.

— Госпожа доктор Сцабо! — Я стиснул подлокотники стула. — Вот это уже совсем не смешно. Можете пойти в библиотеку и, если вам угодно, заявить о пропаже. Я также не против, если вы пойдете в полицию и мою комнату в отеле перевернут сверху донизу. Прошу вас! Никаких проблем! Делайте, что считаете нужным.

Она кивнула:

— Ну да, конечно. А бумажка, возможно, тем временем в ста метрах отсюда, в каком-нибудь банковском сейфе.

Необходимо сдержаться, взять себя в руки. Сложнее всего было справиться с указательным пальцем! Он как раз собрался взмыть к моему виску, но по дороге опомнился и предостерегающе замер в воздухе.

То был момент, когда по идее, наверное, следовало бы встать и захлопнуть за собой все двери.

Она нагнулась ко мне вперед, через стол:

— Но ведь так мы ничего не добьемся. Почему бы нам не… поработать вместе?

— Итак, — мне хотелось прервать наконец эту дурацкую игру в жмурки, — я вас слушаю. Что вам нужно?

— Пропавший листок, ничего больше. Отдайте его нам или, если уж иначе не можете, хотя бы копию. Работайте с нами.

Она нервно перевела дыхание.

Я откинулся на спинку стула, больше ничего не говоря.

— Ну, так как?

Надо выиграть время! Я по крайней мере должен узнать, что это за таинственный листок, который моя собеседница ищет столь ревностно и фанатично.

— Мы могли бы, — загадочно ответил я, — все обсудить подробнее.

— Понимаю, — сказала госпожа Сцабо. — Вы хотите денег.

— Не обязательно.

Госпожа Сцабо с заметным облегчением откинулась назад и бросила в свой чай кусочек сахара.

— Могу ли я спросить вас, госпожа Сцабо…

— Разумеется, я слушаю!

— Этот… хм… листок. Я хочу сказать, что на нем написано?

— В «Физиогномических фрагментах» — помните, станина, в которую зажимали голову испытуемого? Прибор для измерения лба. Поначалу я и сама ничего толком не знала. Но потом… Все это до боли напоминает нынешние, уже компьютеризированные приборы.

— И на этом пропавшем листке, — продолжал я с некоторой иронией, — изображен тот самый, как вы его назвали, прибор для измерения лба. Верно?

— Нет. Вовсе нет. Существуют негативные изображения этого прибора, так что само по себе это не представляет особого интереса.

Госпожа Сцабо отхлебнула глоток чаю и осторожно поставила чашку на место.

— Мы измеряем лица. Мы их сканируем. Загружаем в компьютер, вытягиваем, расширяем их, придаем различные формы. Мы комбинируем отдельные части разных лиц. Это ведь все несложно. Недавно наши дизайнеры — думаю, вам это будет небезынтересно — даже раскусили «Систему лицевых кодов» Экмана. Вы слышали об Экмане? По идее должны бы! Он работает в Калифорнии. Кажется, в университете Сан-Франциско. Его кодировка, о чем вы наверняка уже слышали, это нечто вроде мимической азбуки…