Маска красной смерти - [57]

Я удивляюсь, как он может быть таким высокомерным. И почему-то я верю ему.

Когда мы приближаемся к университету, он замолкает. Для меня в этом месте тоже слишком много воспоминаний. Отец в своем белом лабораторном халате. Финн, становящийся на стул, чтобы заглянуть в микроскоп, рассматривая микробов, пока я притворяюсь, что мне не скучно. Я не была тут уже очень давно.

Мы едем мимо купольного здания и ряда белых колонн. Газон университетского городка пышный и зеленый, а на белых зданиях нет граффити. Дома мерцают в позднем послеобеденном свете, а кусты аккуратно подрезаны.

— Люди, живущие здесь, предпочитают проводить большую часть времени за уходом, — объясняет Элиот. — В некоторых зданиях даже проводятся неофициальные занятия. Хотя я думаю, что сейчас они их отменили, — он указывает на сообщения, нарисованное на арочном окне. ИНФЕКЦИЯ БЫЛА СОЗДАНА ТУТ. — Уродство просочилось во все части города.

— Или может уродство в нас. Отец говорил, мы именно такие. Под прикрытием цивилизации.

— Это так непохоже на него. В конце концов, он спасает человечество. Думаешь, он сожалеет об этом?

— Может быть, иногда, — говорю я, по большей части себе, потому что это не то, в чем когда-то признавался отец. — Особенно после смерти Финна.

Элиот паркует паровую карету позади высокого здания и ведет меня по узкой деревянной лестнице в свою квартиру. Внутри каждая поверхность заставлена книгами, за исключением стола возле окна, который изобилует пузырьками и мензурками. Я чувствую волну желания, когда смотрю на остатки в пробирках. С тем, что Элиот придумал, я могла бы забыть обо всем этом ненадолго. Я не уверена, что лежит глубже — мое отвращение к себе из-за желания забыться, или жажда этого.

Сквозь окно я вижу группу молодых людей без масок, сидящих вместе во внутреннем дворе. Я кладу руку на собственную маску. Она холодная на ощупь, будто поздней осенью или зимой. Как прекрасно было бы отказаться от нее, хотя бы на один день. Но я никогда не сделаю этого.

Элиот собирает бумаги со своего стола и стола, стоящего рядом. Он бросает их в большую металлическую миску. Раковина почти черная — это не первые бумаги, которые он сжигает. Интересно, делал ли он копии тех чертежей, которые я ему дала. Не думаю, что сейчас это имеет значение.

Дым режет мне глаза. Мне нравится эта квартира намного больше, чем та, которую он держит в Клубе Распущенность, но запах дыма напоминает мне сегодняшние события, и я чувствую себя немного больной.

— Я собираюсь пройтись до научного центра, — говорю я. — Ты сможешь видеть меня в окно, если захочешь проверить.

Он ходит взад-вперед, бормоча что-то себе под нос.

— Будь осторожна, — говорит он, поднимая на мгновенье взгляд. — Ты хорошо знаешь этот кампус, так?

Я точно уверена, что никогда не обсуждала университет с Элиотом. Я не отвечаю ему, выходя за дверь.

Ветер снаружи холодный.

Раньше научный центр был любимым местом отца. Мы с финном играли у ручья, который пробегал за зданием, пока отец занимался исследованиями в лаборатории университета. Я нахожу этот ручей сейчас, и сажусь рядом с ним, думая, как задать Элиоту вопрос. Как спросить у него о деталях его восстания. Он, должно быть, знает больше, чем рассказал мне.

Я вздрагиваю, когда кто-то кладет руку на мое плечо.

— У меня есть к тебе пара вопросов, — говорю я, удивляясь тому, как я рада присутствию Элиота.

За исключением того, что это не Элиот.

Глава 20

— У меня есть к тебе несколько вопросов, — говорит отец. — И предупреждений. У принца твоя мать.

— С ней все будет хорошо? — я задыхаюсь от слов.

Он садится и кладет свои руки поверх моих. На нем тяжелое пальто, он обрезал волосы и побрился. Так он выглядит моложе и более уставшим.

— Как ты мог не сказать мне? — шепчу я.

— Что ее посадили?

Ненавижу мысль, что Финн умер, веря, что наша мать бросила нас.

— Это был ее секрет, Аравия.

Я отдергиваю руки.

— Она думала, что ваш гнев стоит того, чтобы защитить вас обоих. Не было правильного ответа. Ты чувствовала, что поступаешь правильно, когда воровала планы из моей лаборатории? — когда он кладет руку обратно на мои, возникает чувство, что я никогда их не убирала. — Легко не бывает, я знаю, — его голос невозможно грустный.

— Прости меня, — это выглядит неадекватно, и, так или иначе, излишне. Я волновалась за него. — Как ты скрывался от принца?

— Лучше тебе не знать, но я не позволю принцу Просперо посадить меня за решетку без борьбы.

Борьбы? Мой отец — самый мирный человек из всех, кого я знаю.

— Элиот хочет, чтобы я пошла с ним в плаванье, — ветер срывает мертвые головки одуванчиков, такие пушистые, которые дети любит сдувать и загадывать желание. Отец однажды был в восторге по поводу возможностей парохода.

— Мне уже нечем торговаться. Племянник принца, может быть, единственный, кто может защитить тебя сейчас. Держись подальше от принца и религиозных фанатиков. Уходи, убирайся из города.

— Но...

— Аравия, у меня есть вопрос к тебе, — перебивает он. — Самый важный вопрос из тех, которые я когда-либо задавал.

Я наблюдаю за голубой рыбой, носящейся туда-обратно в течении.

— Ты когда-нибудь была по-настоящему счастлива? Могла быть? — Как это может быть самым важным из того, что он спрашивал?