Машка как символ веры - [4]

Вышла врач.

Вера

Вышла врач. Папе она не доставала до плеча, маме была до подбородка. Я не доверяю людям маленького роста. Это заметил отец.

– Вер, – сказал он, – у тебя все хорошие люди высокие, а лживые и подлые маленькие, почему?

Врач была моложе мамы, но старше врача из другой больницы.

– Это наша, – шепотом сказала мама.

Я почувствовала, как снова в горле заползали муравьи и что ничего хорошего нам не могут сказать. Мимо прошел мужик, у которого из носа торчала трубка, а в горле была дырка. В нос резко ударил больничный запах с примесью тоски и страданий.

– Ну фто? – сказала доктор. У нее был какой-то серебристый, укрытый мехом голос. – Фто? В целом все хорошо.

Я не очень хорошо понимала, что она говорила дальше про клетки, кровь, доноров. Но я очень внимательно рассмотрела ее. Кроме голоса, все остальное тоже вызывало доверие. Она была вся такая уютная, что показалось, на ее плече можно плакать.

Потом я встречала ее много раз, когда приезжала к Машке. Однажды она вынесла целый батон колбасы, чтобы покормить котенка. Котенок был маленький, но наглый. Батон ему в пасть не влезал, и он уселся на него верхом и стал откусывать и облизываться. Рядом сидела неполноценного вида рыжая собака по кличке Чубайс, но наша врач охраняла кошачьи интересы, и собаке не досталось.

Но еще тогда, два года назад, услышав «фто», я поверила, что с Машкой все будет хорошо.

Мама

…я поверила, что с Машкой все будет хорошо. Я находила множество свидетельств тому, что все будет хорошо.

Папа

Хорошо становилось не сразу. Когда я приехал однажды домой, после дурацкой работы и не менее дурацкого разговора с тещей, раздался телефонный звонок:

– Здравствуйте, это я, Елена Николаевна.

Хорошо, что я не спросил, кто это. Потому что оказалось, что это классная Веры.

– Я знаю о вашем горе и переживаю не меньше вашего. Надеюсь, что с девочкой все будет хорошо. Но дочерей-то у вас пока две.

Пауза.

– Извините. Видите, как я переживаю.

Голос был, как мел. Его звуки крошились на зубах. «Господи, ну что ей надо?» – подумал я. Из-за всей этой страшной круговерти Верина учеба вылетела у меня из головы. Я, конечно, помнил, что она училась в восьмом, нет, в девятом классе. Раньше оценками я интересовался в конце четверти, когда Ирина приносила на подпись ее дневник со словами: «Скажи ей потом, что ты об этом думаешь!» Я ничего плохого не думал, но говорил.

А сейчас… я даже никак не соображу, что надо делать сейчас. На том конце провода молчали. Видимо, набрав в легкие воздуха, она сказала:

– Вера не закончит четверть; точнее, закончит с двойками. Вам это как?

– Плохо, – ответил я.

Внутри на риторическое «плохо» ничто не отозвалось. Вера живая, здоровая. Мне иногда казалось, что пусть бы это случилось с ней. Машка такая маленькая, как же это ей вытерпеть. Пусть, конечно, лучше со мной. Но если ты, Господи, выбирал из моих детей, то только не Машу, только не Машу.

Я злился на Веру за то, что она здорова, что смеется по телефону, берет в прокате кассеты, просит денег на какие-то журналы. Это невозможно было сказать вслух. Но почти каждую ночь я думал так. Днем я понимал, что она мотается в больницу, пытается убираться в квартире и даже стала иногда стирать и готовить. Между прочим, она помогает теще.

Теща – это отдельная история. Мы с Ирой поженились по любви. Теща появилась впервые в нашей жизни спустя год, когда родилась Вера. Чаще всего она читала на кухне газеты, хотя официальным поводом для оккупации нашей квартиры была помощь молодой матери. Говорила она короткими командами: «Помешай кашу. Купи овощей». И если команда не выполнялась немедленно, то в ход шла тяжелая артиллерия: и лучшие годы, и «как я тебя воспитала», и «видел бы твой отец, как обращаются с твоей матерью».

Это продолжалось довольно долго. Через полгода пропало и молоко, и желание идти домой.

– Уезжайте, – сказал я.

– Как?

– Как хотите, куда хотите, но только быстрей.

Была больница, псевдосердечный приступ, море слез, слова жены о зарубках на сердце на всю жизнь, но она уехала.

Мама

Но она уехала. Тогда, давно, моя собственная мать была мною выгнана из моего дома. И это в семье, которую считали если не образцовой, то хорошей. И были долгие годы редких разговоров по телефону, взаимных обид.

Потом родилась Машка, похожая на мать, как клон. И даже когда она плакала, это была мать. Сначала писк, а у мамы – звук «нуууу», потом вздох – у обеих одинаковый. А потом крик – со словами или без слов, неважно. Даже волосы, волосы росли у нее, как у бабушки. Вверх и в разные стороны. С детства помню – вид моей матери после ванны, в нашей тогда еще коммунальной квартире, был настолько ужасен, что дети писались, а собаки завывали, кошки бежали под столы.

Так вот, у Машки волосы росли так же.

Отец

У Машки волосы росли так же, как у тещи. И нос, и глаза были такие же. Но главное, это характер. Любая фраза начиналась со слова «НЕТ». Потом уже она думала. Самое первое слово она сказала: «НЕТ»; «мама» и «папа» были позже. А когда ей исполнилось шесть месяцев, жена послала ее фотку своей матери.

Теща

А когда Марии исполнилось пять месяцев двадцать дней, мне прислали ее фотографию. Не скрою, что была оскорблена таким поведением дочери. Жалкая судьба неудачницы и мужа-неудачника, двух несостоявшихся личностей. Старшая дочь, Вера, не смогла сплотить семью. Он работал, но не зарабатывал. Она, вместо того чтобы подумать о нас, стала рожать. Без денег, без уверенности в завтрашнем дне. Мне решительно все равно, как они со своим мужем доживут отпущенный срок. Но дети!