Машина времени. Человек-невидимка. Война миров. Пища богов - [5]

Следующий его роман, «Человек-невидимка», тяготеет к реализму. В удивительном сочетании психологической и бытовой достоверности с не оставляющим читателя ощущением фантастичности происходящего — своеобразное эстетическое «чудо» романа. Как заметил автор одной из биографий Уэллса, «у Герберта Уэллса увидеть значит поверить, но здесь мы верим даже в невидимое».

«Человек-невидимка» — снова роман о науке. Но тема, поднятая в «Острове доктора Моро», лишена здесь романтической отвлеченности. Читатель попадает не на затерянный остров, а в обстановку провинциальной Англии. Речь идет о конкретно обрисованном обществе и отношениях его с ученым.

Гриффин, герой этого романа, — личность незаурядная. Он заметно выше жалкого мещанского мирка, в котором волею судьбы очутился. Но Уэллс не только противопоставляет Гриффина буржуазному обществу, но и показывает, как оно отражается в нем самом.

Много позже Уэллс писал, что отношения ученого и буржуазного общества подчиняются устойчивой схеме: ученый делает открытие, кто-то другой на нем обогащается. Гриффин со-

бирается сам воспользоваться своим открытием. Но тем самым создается новая, последовательно буржуазная система его отношений с обществом, хотя и опосредствованная применительно к свойствам этой личности.

Не о деньгах он печется. Он самоутверждается иным способом. Он всегда был непохожим, изгоем, человеком, которого общество пыталось нивелировать, подчинить себе. Теперь он сам постарается подчинить себе общество. Но как? И ради чего? Отнюдь не для того, чтобы преобразовать его в самых его основах. И путь его к власти будет не менее кровав и жесток, чем у любого его предшественника.

Средства Гриффина так же аморальны, как и его цель. Он мечтает с помощью террора установить личную свою диктатуру. На первый взгляд между ним и смешными мещанами, копошащимися вокруг него, целая пропасть. В действительности Гриффин выражает их подлинные качества, только в сублимированном виде. Он так же корыстен и самососредоточен, как и они. И разве они только смешны? Не они ли объединяются в страшную стаю, которая травит Гриффина? Между Гриффином и окружающими различие в масштабе, не в сути.

Герой «Человека-невидимки» истолкован в согласии с эстетикой критического реализма. Гриффин таков, каким его сделало общество. Оно отразилось в нем как в капле воды. Мы узнаем, как складывался его характер, и видим его в прямом общении с другими людьми, сформированными тем же обществом в других условиях. Они объясняют нам его, он — их. Человек показан через общество, общество — через человека.

Теперь, выработав свою систему реалистической фантастики, Уэллс снова будет писать о человечестве в целом, о будущем, о крутых поворотах истории, но его рассказ приобретет небывалую достоверность. Так написан следующий роман Уэллса «Война миров».

Вопрос об обитаемости планет очень старый. Во «множественность миров» верили еще Лукреций и Плутарх. Философы и астрономы XVII века, вернувшись к этой проблеме, заявили, что все планеты Солнечной системы обитаемы. Со временем, однако, скептики взяли верх. Споры шли теперь только об обитаемости Марса. Сам Уэллс несколько раз менял точку зрения на этот вопрос. В конце концов он заявил, что на Марсе возможна жизнь, но интеллект марсиан в силу несходства внешних условий должен очень отличаться от нашего.

Обитатели Марса, какими мы видим их в романе Уэллса, имеют, однако, земное происхождение. В 1893 году в очерке «Человек миллионного года» он описал существо, которое через миллион лет придет на смену человеку, и оно очень напоминает марсианина из не написанной пока «Войны миров». Перенеся в своем романе это существо на Марс, Уэллс следовал простейшей логике: поскольку Марс существует много дольше Земли, живые формы могли достичь там более высокого уровня. Рассказав о вторжении с Марса, Уэллс словно бы столкнул современного человека с его далеким и непохожим потомком.

И, надо думать, марсиане разочаровали бы Путешественника по Времени не меньше, чем растерявшие знания и опыт своих предков элои. Это скорее высокоорганизованные, построенные на биологической основе компьютеры, нежели люди. Они столь же рациональны и бесчувственны. Все человеческое им чуждо. Сделав эти существа обитателями Марса, Уэллс не просто нашел удачный сюжетный ход. Марсианам и людям и правда не ужиться на одной планете.

На чьей стороне Уэллс? Конечно, он сочувствует человечеству и надеется на поражение марсиан. Но это не значит, что Уэллс на стороне настоящего, против будущего. Просто у настоящего есть еще возможность преобразоваться в иное будущее, не такое, какое сулят марсиане.

Этот урок был, однако, необходим. Марсиане дали понять, как медленно движутся люди по пути научного и технического прогресса. Они показали, как страшна бесчеловечность, и заставили задуматься о том, не угнездилась ли она в мире обыкновенном, нефантастическом. Они показали, наконец, как не хватает современному человеку независимости, достоинства, инстинкта свободы.

Почти за тридцать лет до Уэллса английский писатель Са-муэл Батлер описал в своем сатирическом романе «Эривон» (1871) судьбу людей, попавших под власть машин. Многие, пишет Батлер, считают, что людям это только пойдет на пользу. «Хотя человек для машин будет тем же, что для нас лошадь или собака...— говорят они,— ручному человеку будет житься под благодетельной властью машин куда лучше, чем в теперешнем диком состоянии... И хотя то тут, то там какая-нибудь пылкая душа задумается над своим положением и проклянет судьбу за то, что она не дала ей родиться паровой машиной, основная часть человечества молчаливо примет любой уклад жизни, если только он будет обещать ей лучшую одежду и пищу за меньшие деньги». Уэллс подхватывает эту мысль Батлера, и в его романе мы найдем полные ненависти к раболепному и ничтожному мещанину пассажи, посвященные истории человечества под властью марсиан. Мещанин готов променять свободу и самое жизнь за чистые клетки и питательный корм...