Машина влияния - [10]
Этот вопрос уже содержит в себе предположение в качестве ответа: никакого человека как говорящего существа до техники не существовало, и рождается это существо вместе с техникой. Убийство праотца является техническим событием. Техника буквально учреждает событие, совместное бытие. Убив праотца, человек— как оказалось впоследствии – нарушил Закон и тем же самым жестом его учредил. Через отрицание производится утверждение; в самом же Законе обнаруживается расщепление.
То время, которое предшествует времени, – недифференцированное правремя – Стиглер называет абсолютным прошлым, и в нем жил тот праотец, который только после своего убийства стал отцом человеческим. Убийство сделало его Отцом, всегда уже мертвым, исключенным из той структуры социальности, которую он задал. Причем в тот момент, когда он стал мертвым, в своих убийцах восстал он в куда более могущественной интроецированной форме, чем прежде. Более того, из Царства мертвых стал он божественным учредителем Закона[48], действующего бессознательно, настоятельно, неуклонно. Напомним, Фрейд уверенно говорит: сверх-я как инстанция Закона топологически куда ближе оно, чем я. Шаг, сделанный от живого самца к мертвому отцу, запускает стрелки часов, включает историческое время, пробелом в котором остается само событие убийства праотца. Здесь вновь мы сталкиваемся с дефектом начала (défaut d'origine). Техническое событие как пропущенное начало истории связано с утратой абсолютного, фантазматического прошлого и обнаружением себя в точке дифференциации времен. Причем в силу пропущенного начала невозможна тождественность самому себе, самоидентичность. Субъект всегда уже не совпадает с самим собой.
Индивидуальная память производителей орудия накапливается и превращается в память коллективную, передающуюся из поколения в поколение. Эту культурную, орудийную память Стиглер называет эпифилогенетической. Развивая мысль Леруа-Гурана, он говорит: «техногенез есть антропогенез как начало темпорального экстаза, в котором дифференцируются прошлое, настоящее и будущее»[49].
Первая техника, являющаяся примитивным оружием, навсегда отдаляет человека от абсолютного прошлого, и это событие как раз представляет собой дефект начала, его нехватку. Бернар Стиглер обращается к мифу о Прометее и Эпиметее – двух братьях, которые совершили преступление против своего отца – Зевса. Вначале – не просто дефект начала, но ошибка, и подзаголовок первого тома фундаментального исследования Бернара Стиглера «Техника и время» – «Ошибка Эпиметея» (1994).
Сразу обратим внимание на то, что люди обычно помнят Прометея, в то время как его брат оказывается из памяти вытесненным. Стиглер в качестве примера такого вытеснения приводит Хайдеггера, но дело касается далеко не только этого философа, обращающегося к древнегреческой философии, трагедии, мифам. Именно на Эпиметее лежит ответственность за «дефект начала», и вместе с «дефектом» этот титан как будто говорит: «вначале было вытеснение». Более того, эту нехватку начала[50] можно осмыслить как первовытеснение (Urverdrängung). Причем первовытеснение стыка с символическим, радикальное забвение технического, которое позволяет между тем сказать: техническое – бессознательное психоанализа.
Миф об Эпиметее и Прометее Платон излагает в своем диалоге «Протагор». Протагор начинает свое изложение с некоего правремени, как сказал бы Стиглер, с абсолютного прошедшего, когда боги уже были, а смертных еще не было. И вот боги решают создать смертных, и, когда приходит час выводить их на свет, они приказывают братьям-титанам, Эпиметею и Прометею, распределить подобающие каждому роду способности. Эпиметей уговаривает брата позволить ему самому заняться этим делом. Одних существ он наделил силой, других – быстротой, одних вооружил, других наделил способностью спасаться от хищников без оружия. Распределяя способности, он всех так или иначе уравнивал, чтобы в конце концов ни один род не исчез с лица земли. Он защитил существ друг от друга и от опасностей окружающего мира. В общем, в эволюционном отношении у Эпиметея всё более или менее сбалансировалось. Вот только он не заметил, «что полностью израсходовал все способности, а род человеческий еще ничем не украсил, и стал он недоумевать, что теперь делать»[51]. В этот момент появляется Прометей и видит эту картину, в которой у всех есть те или иные способности, а человек
наг и не обут, без ложа и без оружия, а уже наступил предназначенный день, когда следовало и человеку выйти на свет из Земли; и вот в сомнении, какое бы найти средство помочь человеку, крадет Прометей премудрое искусство Гефеста и Афины вместе с огнем, потому что без огня никто не мог бы им владеть или пользоваться. В том и состоит дар Прометея человеку[52].
Так благодаря Прометею задача была решена наполовину: человек мог теперь выживать, но не знал, как ему сосуществовать. О законах сосуществования, о стыде и истине мы поговорим в другой раз, а сейчас скажем еще раз о «боге на протезах»:
