Машина Различий - [129]

– И вы видели на представлении коммунаров нашу миссис Бартлетт? Вы полностью в этом уверены?

– Без сомнения, сэр!

– Палтус с компанией ее видели? И она – их?

– Нет, сэр. Они смотрели коммунарский фарс, кричали и свистели. В антракте миссис Бартлетт проскользнула за кулисы. А потом она держалась в самых задних рядах. Хотя и аплодировала. – Беттередж нахмурился.

– Пинкертоны не пытались идти за миссис Бартлетт?

– Нет, сэр!

– А вы пошли.

– Да, сэр. Когда представление закончилось, я оставил Бутса и Бекки Дин караулить наших ребят и отправился выслеживать ее в одиночку.

– Вы поступили очень глупо. – Олифант говорил предельно мягко. – Лучше было поручить это Бутсу и Бекки. У них больше опыта, а к тому же команда гораздо эффективнее одиночного наблюдателя. Вы могли легко ее потерять.

Беттередж болезненно сморщился.

– Или она могла вас убить. Она же убийца. Поразительно умелая. Известна тем, что носит при себе купоросное масло.

– Сэр, я беру на себя всю…

– Нет, Беттередж, нет. Ни в коем случае. Она уже прикончила нашего техасского Голиафа. С заранее – и очень хорошо! – обдуманным намерением. Она помогала ему, обеспечивала его пищей и ободряла – так же, как и в ту кошмарную ночь, когда он залил кровью “Гранд-Отель”. Кто, кроме нее, мог принести ему консервированные бобы? Техасец полностью от нее зависел, ведь ему и носа было не высунуть с этого чердака. А обработать консервную банку – не так-то это и сложно.

– Но почему она пошла против него, сэр?

– Вопрос лояльности, Беттередж. Наш техасец был фанатичным националистом. Ради интересов своей страны патриоты способны вступить в сделку с самим дьяволом, но всему есть предел. Вероятнее всего, она потребовала какой-нибудь ужасной услуги, а он отказался. – Это Олифант знал из признаний Коллинза; безымянный техасец был весьма капризным союзником. – Парень подвел ее, нарушил ее планы, точно так же, как и покойный профессор Радвик. Вот он и разделил участь своей жертвы.

– Должно быть, она в отчаянном положении.

– Возможно… Но у нас нет причин полагать, что вы вспугнули ее своей слежкой. Беттередж сморгнул.

– Сэр, а когда вы послали меня поглядеть на коммунаров, вы уже подозревали, что она там будет?

– Нив коем случае. Сознаюсь, Беттередж, что это был просто каприз. Один мой знакомый, лорд Энгельс, в полном восторге от Маркса, основателя Коммуны…

– Энгельс, текстильный магнат?

– Да. Его интересы весьма эксцентричны.

– К этим коммунаркам, сэр?

– К теориям мистера Маркса в целом и к судьбе Манхэттенской коммуны в частности. Фактически щедрость Фридриха и сделала возможным настоящее турне.

– Самый богатый человек Манчестера финансирует такую чушь? – искренне расстроился Беттередж.

– Странно и неожиданно. И это при том, что сам Фридрих – сын богатого промышленника с Рейна… Во всяком случае, я с интересом ждал вашего отчета – сильно подозревая, что там объявится и наш мистер Палтус. Соединенные Штаты воспринимают красную революцию в Манхэттене более чем мрачно.

– Одна из этих женщин устроила перед спектаклем нечто вроде проповеди, чесала языком как заведенная. Что-то такое о “железных законах”…

– Как же, как же – “железные законы истории”. Сплошное доктринерство. Но не следует забывать, что Маркс многое позаимствовал у лорда Бэббиджа – столь многое, что его учение может со временем покорить Америку. – Тошнота Олифанта более или менее улеглась. – И вдумайтесь, Беттередж, в тот факт, что Коммуна организовалась не когда-нибудь, а на волне протестов против призыва в армию, охвативших весь город[128]. Маркс и его последователи захватили власть в момент хаоса, до некоторой степени схожего с приснопамятным бедствием, которое поразило тем летом Лондон. Здесь, конечно, мы отделались довольно легко, и это несмотря на потерю нашего Великого Оратора в самый разгар кризиса. Вот как важна надлежащая преемственность власти.

– Да, сэр, – кивнул Беттередж; патриотический оптимизм шефа мигом отвлек его от тревожных раздумий о прокоммунарских симпатиях лорда Энгельса.

Олифант подавил печальный вздох, ему очень хотелось бы, чтобы в этом оптимизме было побольше искренности.

По дороге домой Олифант задремал. Снилось ему, как это часто случалось, Всеведущее Око, для которого нет ни тайн, ни загадок.

Дома он с трудом сдержал досаду, обнаружив, что Блай приготовил ему ванну в складном резиновом корыте, купленном недавно по предписанию доктора Макнила. Олифант надел халат, сунул ноги в вышитые молескиновые шлепанцы, прошел в ванную и обреченно воззрился на черную отвратительную посудину, нагло соседствующую с безукоризненно чистой – и безукоризненно пустой – фарфоровой ванной. Изготовленное в Швейцарии корыто покоилось на складном деревянном каркасе все того же погребального цвета и соединялось с газовой колонкой посредством резиновой кишки с несколькими керамическими кранами; налитая Блаем вода туго натянула и вспучила дряблые стенки.

Сняв халат, он ступил из шлепанцев на холодный, выстланный восьмиугольными плитками пол, а затем в мягкую утробу швейцарской ванны. Эластичный материал, поддерживаемый по бокам рамой, угрожающе проминался под ногами. Олифант попробовал сесть и едва не перевернул всю хлипкую конструкцию; его зад утонул в страстных объятиях теплой скользкой резины.