Маруся - [10]

– Контузило тебя, кажись! Так-то вроде цел!

Я сделал попытку подняться, но оказалось не просто удержать равновесие. Я зашатался, и Сеньке пришлось меня обнять за плечи.

– Доложи обстановку! – каким-то незнакомым низким голосом протянул я.

– Картина маслом, товарищ лейтенант, – больше половины взвода перебито, контуженных и раненых много. Авиационная бомба это вам не граната. Кажись, Макеевка будет наш последний рубеж.

– Не последний, – машинально поправил я. – Крайний. Что немцы?

– Слышно, как моторы у них за той сопкой гудят, кажись, сейчас обратно на нас пойдут.

– Где Якубович?

– Ранен Якубович. Унесли его уже, вместе с остальными, до нашей казачки. Почти все хаты разбомбило – а ее стоит, целёхонька! Как заговоренная!

– Что у Ковальчука? Гонгадзе?

– Ковальчука смело просто, прямое попадание, нет больше второго взвода. Гонгадзе жив, принял командование ротой.

– Что с ротным?

– Серов ранен, без сознания. Доставлен до Ирины.

– Приготовиться к бою!.. – тихо сказал я, локтями опираясь на бруствер. – А Мирохин жив?

– Сашка-то? Жив, что ему сделается! Вон, ружье свое протирает!

– Тогда повоюем еще…

– Так конечно повоюем, само собой, – подтвердил Сенька. – Кто ж, если не мы.

* * *

Против нас на сей раз шли всего два танка. И минимум батальон пехоты. Шли внаглую, в полный рост. Видно, не ждали, что хоть кто-то выжил после налета. В принципе, они не сильно ошибались. Из нашего взвода в окопе оставалось человек семь, остальные убиты или ранены. Правого фланга больше не было. На левом фланге оставался еще Гонгадзе, но не думаю, что у него было бойцов больше, чем у меня. Хорошо бы он сохранил пулемет. И словно услышав меня, с левого фланга донеслось знакомое «та-та-та-та». Молодец, Гонгадзе. Теперь у нас у всех есть шанс.

– Огонь, – тихо скомандовал я, и начал рассыпать короткие очереди направо и налево. Цепь фрицев залегла. В это время Мирохин метким выстрелом перешиб гусеницу правому танку, лишив фрицев принципиального преимущества. Я улыбнулся, не обращая внимания на боль и туман в голове, достал гранату, положил рядом. Чувствую, скоро пригодится. Фашисты опять поднялись, и снова пулемет заставил их лечь. Уцелевший танк остановился и начал разворачивать башню в сторону позиций Гонгадзе.

– По пулемету метит, сволочь! – пробормотал я.

Как быть? Граната? Слишком далеко. Ползти к нему? Боюсь, сейчас не смогу: хоть бы на своих двоих устоять. Я оглянулся – справа от меня кто-то выскочил из окопа, сделал несколько широких прыжков и рухнул на землю. Сенька! Неужели убит? Нет, пополз, да лихо как пополз! Успеет, не успеет? Танк пальнул огнем, вздыбив землю на левом фланге. Попал? Словно в ответ весело застучал наш пулемет, не давая фашистам поднять головы. Давай, Сенька, давай! Уже близко! Танк сделал второй выстрел, и пулемет замолчал. Почти одновременно с этим поднялся в полный рост Сенька, размахнулся, швырнул связку гранат – и неловко упал на спину, опрокинутый автоматной очередью. Все, танков больше нет – последний окутался дымом и загорелся.

– В атаку! – негромко крикнул я и полез через бруствер.

– Товарищ лейтенант! – окрикнул меня кто-то, кажется, Одинцов, – куда? Убьёт!

– Вперёд! – крикнул я уже громче, и тут словно что-то переключилось внутри, стихла боль и мышцы налились силой. – За мной!!

– Ура! – Закричал кто-то за моей спиной.

– Урааа! – понеслось над тем, что совсем недавно еще было окопом.

Немногочисленные уцелевшие бойцы выбирались из него, и поливая поле огнем из автоматов, бежали вперед. Не могли не бежать – сил держать оборону в окопе просто уже не было. И тут, словно благословение, снова застрочил пулемет у Гонгадзе.

– Урраааа! – звенел воздух, наполненный гарью, дымом, порохом и свинцом. Мы неслись на запад, по своей земле, навстречу клонившемуся к горизонту солнцу. И фашисты дрогнули – побежали назад.

* * *

– Что ж ты себя не жалеешь-то так, а? – вырвал меня из небытия мягкий женский голос.

Сначала мне показалось, что рядом со мной Катя. Но видение, к сожалению, исчезло. Я лежал на полу на расстеленной шинели, а казачка Ирина, присев рядом, мокрым бинтом смачивала мне виски и лоб.

– Что случилось?

– Да все уже случилось. Прогнали вы фашиста, и темнеет уже.

– Кто здесь еще?

– Все здесь. Раненые в хате, здоровые – курят во дворе.

– Позовите кого-нибудь, – попросил я.

Она вздохнула:

– Командир, сразу видно. Ладно, сейчас позову.

Она вышла, и вскоре в дверном проеме показался младший сержант Островский из минометного расчета.

– Товарищ лейтенант! Пришли в себя!

– Островский… Рад, что ты живой.

– Живой, а как же! Миномета, правда, нету, но сам целехонек!

– Доложи, что со взводом, – попросил я.

– Скорее с ротой, товарищ лейтенант. Гонгадзе убит, принимайте командование. Личный состав включая раненых, которые могут сами идти, двенадцать человек. Трое тяжелых. Зато матчасти никакой – все разбили подчистую, кроме личного оружия. Только противотанковое ружье осталось у Мирохина, ничто его не берет.

– А меня вы к каким зачислили? К легким или тяжелым?

– Вас не считал, вы само собой, – улыбнулся Островский.

– Значит, нас осталось шестнадцать человек. Не так уж и мало.