Мартынов. Неделя стюарда - [73]

— Ох, Матвей Михайлович, — прошептала она, открывая глаза, — мне вдруг стало дурно…

— Я сейчас принесу вам воды, — я старательно изображал испуг, едва сдерживая смех.

Хорош я был бы, если бы начал смеяться над упавшей в обморок от страха за любимого девушкой, мотивируя это тем, что заметил, что она притворяется.

— Не нужно воды, Матвей Михайлович, — остановила она меня, — вы как будто придаёте мне сил. Подержите меня так, как держите сейчас.

«Это что-то новенькое» — отметил я.

Проблема была в том, что даже мой скромный жизненный опыт мне подсказывал, что нельзя долго обнимать девушку, не переходя к поцелуям. Целовать же, пусть и весьма смазливую, графиню Воронцову мне совершенно не хотелось.

Во-первых, потому что мне пришлось бы потом поддерживать с ней какие-то отношения. Это, с её глупой экзальтированностью, в смысле восторженностью всем тем, что связано с любовью, было бы сущим адом.

Во-вторых, будучи графиней, она могла поговорить с графом Воронцовым, а тот с моим дедом, и вскоре я бы мог обнаружить себя ведущим её под венец. Жить всю жизнь с ней в браке? Когда даже сейчас она ждёт моего поцелуя, хотя считается, что она влюблена в моего кузена Валерия? Что же она тогда будет творить дальше после года брака? А после пяти? Нет уж, благодарю покорно.

— Знаете, Анастасия Владимировна, — произнёс я, — я всё-таки схожу вам за водой. Я читал, что после обморока обязательно нужно попить…

Ничего я такого не читал, конечно. Я попытался мягко освободиться от её рук. Это оказалось не так-то просто. Графиня довольно крепко обнимала меня за шею. К счастью, она сообразила, что если будет за меня цепляться, то выставит себя в глупом и даже неприличном свете. Таким образом, мне всё же удалось вырваться из её объятий.

Я побежал вниз в комнаты Тараса. Там я нашёл чистую кружку и набрав фильтрованной воды, поднялся наверх. К моей великой радости, графиня Воронцова уже сидела с прямой спиной и поправляла причёску.

— Спасибо, Матвей Михайлович, — она приняла от меня стакан воды и, сделав для виду крошечный глоток, поставила на столик. — Скажите, по какому адресу в каземат к Валери можно отправлять письма?

— Я не знаю, к сожалению, — ответил я, — позже я спрошу у деда или отца, и отправлю вам, хорошо?

— Вы меня очень обяжете, Матвей Михайлович, — томно сказала она, — впрочем, я уже ваша должница после того, как из-за слабости моего девичьего организма упала у вас в обморок. Надеюсь, вы не будете требовать от меня ничего неприличного?

«Мне кажется, или это прозвучало так, как будто она надеется как раз на обратное?» — с сомнением подумал я.

— Обморок… — сказал я вслух, — давайте же я вам вызову доктора?

— Доктора? — удивилась она, уже забыв о своей мнимой слабости, — нет, спасибо. Скажите лучше, был ли на дуэли доктор?

— Да, конечно, — кивнул я, — на всякой дуэли полагается быть доктору. У нас был доктор Чешский.

Я чуть не прикусил себе язык, проклиная себя: «Зачем же я ей назвал имя доктора?!»

— Доктор Чешский, — повторила она. — Знаете, Матвей Михайлович, мне всё ещё немного нехорошо, я, пожалуй, заеду к нему, пусть он меня проверит. Заодно и про дуэль спрошу: как врач, он должен был быть лучше осведомлён о ране Валери.

Ошеломлённый тем, какое стройное обоснование она подвела своему, в общем-то, продиктованному любопытством, визиту к доктору Чешскому, я смог только сказать:

— Могу ли я ещё вам чем-то помочь, Анастасия Владимировна?

— Спасибо, Матвей Михайлович, — проводите меня до двери.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, она, чувствуя, может быть, не вполне осознанно, мой Яр, сама опёрлась на мою руку и прижалась ко мне горячим бедром гораздо больше, чем диктовала необходимость. Какой контраст этот спуск составлял с прошлым разом, когда она едва прикоснулась к предложенной мной из вежливости руке!

У двери она поправила платье и сказала:

— Спасибо вам, Матвей Михайлович, за всё.

— Рад помочь, — кивнул я.

Мгновение она постояла, задержав взгляд на моих губах, будто ждала, что я её поцелую. Я же таращился на неё с видом самым бестолковым, давая ей понять, что, если очень надо, целовать ей меня придётся самой.

Я знал, что по её глупому, промытому любовными книжками и сериалами мировоззрению, девушка должна быть неприступной и гордой. А значит, сама она меня не поцелует.

Мой расчёт оказался верным.

— Прощайте, Матвей Михайлович, — с надрывом прошептала она. В её глазах я прочитал глубокое разочарование моей несообразительностью. То есть, в том, что она приняла за несообразительность. В том, что на самом деле было холодным расчётом.

— До свидания, Анастасия Владимировна, — кивнул я.

— «До свидания», — повторила за мной она, — значит, вы хотите, чтобы у нас было свидание?.. Простите, Матвей Михайлович, но я не могу, моё сердце принадлежит Валери! Прошу, не терзайте меня больше!

Всхлипнув, она выбежала за дверь. Ну и слава Богу. Я вздохнул с облегчением и медленно, нога за ногу, стал подниматься по лестнице. На полпути, я вспомнил о своей посылке, спустился вниз и забрал свёрток с карабином из комнаты Тараса.

Я вернулся в свою гостиную и распаковал свёрток. Внутри была коробка, а в коробке — скорострельный карабин производства Ижевского оружейного завода, запасной рожок и две коробки патронов. Я с удовольствием вдохнул запах нового, смазанного сухой оружейной смазкой металла.