Мартын Расколинос - [6]

Мартын опустил голову и вышел вместе с Анютой из комнаты. Зацепившись пуговицей пиджака за портьеру, он неожиданно для себя решил, что уйдет сегодня ночью; и, приняв это решение, он успокоился.

На этот раз посетительницей святого была француженка лет двадцати восьми, в шубе полосатого желтого меха, с небольшим зонтиком, похожим на тросточку, с гладким пробором на голове. — Современная дама, Мартын, — сказал вполголоса Анюта, — интересно, что она тебе будет петь.

— Понтий Пилат спросил Христа[13], — быстро заговорила посетительница: — что есть истина? И Христос ничего не ответил.

— Из Евангелия говорит, — перевел Анюта.

— А что? — поглядев на посетительницу, спросил святой.

Анюта передал ее слова.

— Значит, — продолжала она, — все, что написано в Новом Завете, неправильно. Если Христос сам не знал, что такое истина, то как он мог нас учить?

Анюта переводил.

— Как так не знал? — сказал Мартын. — Христос-то знал, это ты не знаешь.

— А почему же он не сказал?

— А не сказал потому, — Расколинос вздохнул, — что ты все равно не поймешь. Не можешь ты понять, — мягко сказал он. — Это он понимал, а человек не может понять. Он только должен песни петь и молиться.

— Что ты, старик? — возразил по-русски Анюта. — Песни петь? Этак все французские мидинетки в рай попадут, а уж о прачках и говорить не приходится.

— Ты молчи, Антон Васильевич, — сурово ответил святой. — Ты не имеешь отношения к Богу. Ты только переводи.

— Что же ей переводить?

— Переводи: когда апостол Павел приехал в Россию и жил в Киеве… и был вроде помощника губернатора, то вот губернатор приказал казнить двух преступников. Одного, который восемь человек зарезал, а другого невинного. Пришли к апостолу, говорят: скажи губернатору, чтоб он невинного не казнил. Апостол пошел и вышел от губернатора и сказал: ну, говорит, одного не казнят. Потом вывели преступников. И невинного казнили, а виновного выпустили. Стали тогда у апостола спрашивать, почему невинного он приказал казнить. Он отвечает: так мне Бог сказал. То, что для вас правда и истина, то для него, может, и не правда, и не истина. И никогда, говорит, не судите Бога, потому что все, как он хочет, делается. Скажи, ей, Антон Васильевич: пусть идет и песни поет и, главное, чтоб ни о чем не думала.

И Расколинос неизвестно почему всхлипнул, поцеловал руку француженки и с посиневшим, измученным лицом откинулся на спинку кресла.

Когда после обеденного перерыва Анюта вошел в квартиру святого, он не нашел никого. Анюта очень удивился. Он заглянул в спальню Мартына, в ванную, в переднюю — святого не было. Вдруг он заметил на столе записку. Он развернул ее: «Не ищите меня, Антон Васильевич, — писал Расколинос, — я ушел молиться за мои грехи. Не серчай, Антон Васильевич, прости меня Христа ради». И внизу было приписано кривыми буквами: «Я и за Андрэ молиться буду». И еще строчкой ниже: «И за вас, Антон Васильевич».

— Ну, за меня, это он из вежливости, — сказал себе Анюта. — Но где же все-таки его черт носит?

А Мартын шагал в это время по улицам и с веселой простотой смотрел по сторонам. Все ему казалось хорошим и приятным, и ласковый голос говорил:

— Оглянись теперь, Мартын.

И он оглядывался и видел, что нечестивая жизнь оставалась позади. Он испытывал глубокое душевное удовлетворение, и когда, замечтавшись, чуть не попал под трамвай и вагоновожатый сердито закричал на него, он улыбнулся ему в ответ и сказал:

— Ну, не сердись, Христос с тобой. И пошел дальше, все улыбаясь.

А через два дня, голодный и усталый, он сидел на скамейке в одном из маленьких городков, прилегающих к Парижу, и думал, что надо бы, пожалуй, опять поступить на фабрику. Знакомый голос вдруг сказал над ним:

— Нехорошее ты дело задумал, Мартын. Расколинос поднял голову и увидел Анюту. Смертельная тоска овладела монахом.

— Нехорошо, Мартын, — повторил Анюта. — Что от меня ты ушел, это Бог с тобой. А Андрэ ведь третьи сутки в слезах бьется. Где, говорит, святой? Неужели меня оставил? Значит, не очень я ему нужна была, не очень, значит, любил. И плачет. Зачем, Мартын, девушку обижаешь? Ребенка да девушку обидеть — самый тяжелый грех.

И забыв обо всем, Мартын представил себе заплаканное лицо Андрэ, ее влажные глаза с синими ресницами, услыхал ее голос и чудесные слова на непонятном языке, которые она ему говорила. — Оглянись, Мартын, — слабо, издалека донеслось до него. Но он поднялся и сказал Анюте:

— Прости меня, Антон.

И зашагал рядом с ним. Анюта усадил его в автомобиль, они вернулись в квартиру святого, плачущая Андрэ бросилась ему на шею — он очень побледнел и не мог говорить от волнения, — и на следующий день все пошло, как прежде.

Как-то вечером святой, оставшись один, решил пойти в кинематограф. Программы он не выбирал. Он пришел до начала, сел на свое место и, глядя в пол, долго думал о женитьбе на Андрэ. Однако все его размышления исчезали, как только он представлял себе ее: тогда его мысль переставала работать, и монах чувствовал, что в нем поднимаются такие смутные чувства, такая внутренняя жажда, что он принужден был делать большие усилия, пытаясь вернуть себя к действительности: тогда он смутно видел ряды стульев, и не освещенный еще экран, и скрипача, вытиравшего носовым платком смычок. В одну из таких минут он заметил, что двумя или тремя рядами ближе к оркестру сидит Анюта, которого он узнал по затылку, а рядом с Анютой какая-то девушка в новой волнистой шубе белого меха и широкополой шляпе. Монах поглядел на Анюту и его соседку и сердито отвернулся. Скоро внимание его было поглощено картиной, и только незадолго до развязки он опять посмотрел в сторону Анюты. Анюта повернулся боком на стуле, лицом к соседке; она сделала то же самое. Расколинос не мог увидеть ее лица, потому что громадная голова рабочего в кепке заслоняла собой голову женщины. Но за секунду до антракта Анюта вдруг быстро прильнул ртом к губам соседки. Когда электричество осветило зал, Андрэ — соседкой Анюты была Андрэ, которую святой сначала не узнал из-за новой шубы и новой шляпы, — оттолкнула Анюту. Он улыбнулся, пригладил волосы, посмотрел вокруг себя, потом обернулся назад — и увидел безумные глаза святого.