Мартин-Плейс - [7]

Расставшись с матерью в передней, Дэнни поднялся к себе и сердито швырнул пиджак на кровать. Кем она его считает? Младшим соглядатаем, подсматривающим в замочные скважины и подслушивающим за гранитными колоннами?

За прошедший год в штатах бухгалтерии не произошло никаких перемен, и Дэнни порой начинало казаться, что компания — это машина, которая работает вечно, не нуждаясь в регулировке. Он как-то сказал об этом Риджби, и тот ответил:

— Обманчивое впечатление, Дэнни. Наоборот, она работает рывками. Когда вы пробудете здесь так долго, как я, вы поймете, что я имею в виду.

— Когда кто-нибудь уходит или умирает?

— Или происходит какое-нибудь расширение. И если вы не почувствуете этого рывка, то, значит, у вас что-то не так. С тех пор как я почувствовал последний такой рывок, прошло почти тридцать лет.

Прямо признаваясь в том, что он неудачник, Риджби словно говорил: «Я хочу спасти вас от моей судьбы». Это показывало, что старший клерк им интересуется — единственный человек, который интересуется им здесь.

— Но почему? — спросил Дэнни, стараясь разгадать, что кроется за судьбой Риджби, ища спасительный выход…

— Тут действует множество факторов, — сказал Риджби. — Например, квалификация. И характер. И умение стукнуть в нужную дверь в нужный момент. Мне кажется, влияния извне играют тут меньшую роль, чем воспитание необходимых качеств. И все это составляет ту пробивную силу, которой я лишен.

Как всегда, это было очень осторожное утверждение, лишенное и намека на конкретных людей. Более обстоятельное, лучше сформулированное, по сути оно тем не менее мало чем отличалось от советов его матери, подумал Дэнни и ожесточился против него. Подойдя к письменному столу, он стал листать страницы учебника бухгалтерского дела. Ему нужны дипломы, а не изворотливость. Способность к определенного рода работе и воображение, чтобы сделать ее значимой. Смяв листок бумаги, он швырнул его в корзинку. Пусть они все идут ко всем чертям. Кроме старика Риджби. Он-то уже в аду.

4

Риджби одевался неторопливо, словно собираясь в гости. Сегодня ом намеревался, как обычно, пройтись но Виктория-стрит до лестницы Макэлхона, через Вуллумуллу и вверх по холму мимо картинной галереи. Он дойдет по главной аллее до самого Дома правительства, а потом вернется и будет слушать, как оркестр играет марши Сузы и отрывки из оперетт Гилберта и Салливена. Он выпьет чаю в летнем кафе и проведет час в картинной галерее — состоятельный человек, любитель и знаток искусств, приятно проводящий воскресный день.

Поправляя изящную булавку в галстуке, он в который раз заметил два больших пятна на зеркале. Прекрасный символ этих дешевых меблированных комнат с претензиями. «Апартаменты»! Трудно придумать менее подходящее название.

Когда после смерти жены он продал свой дом и тихонько переехал, соседи, наверное, удивились его внезапному исчезновению, и все же, повстречай он кого-нибудь из них сегодня, его вряд ли припомнят. Даже его жене пришлось бы долго всматриваться, прежде чем она узнала бы человека, с которым прожила тридцать лет. И он представил себе, как она воскликнула бы: «Господи боже ты мой, Джо! Кого это ты из себя разыгрываешь? Посла, что ли?»

Она, казалось, нисколько не принимала к сердцу то, что он обманул надежды, возлагавшиеся на него в молодости, — впрочем, она, вероятно, и не возлагала на него никаких надежд, относилась к нему с добродушной снисходительностью и жила своей жизнью: играла в теннис и поддерживала дружбу с маленьким кружком знакомых, к которым они иногда ходили в гости по вечерам. Ему даже не верилось, сколько времени он потратил зря, прозябая на периферии общества, которое теперь для него просто не существовало. Он смахнул пылинку с лацкана пиджака. Пора идти, не то он упустит лучшую часть дня.

Он выбрал дорогу мимо собора и в общем потоке гуляющих вошел в «Домейн»: мимо торговцев арахисом, чьи тележки выбрасывали струйки пара, мимо уличных художников и продавцов газет — под деревья, по аллее.

Он привык привлекать к себе взгляды. Это и были минуты его высшего триумфа: люди смотрели на него и думали, что перед ними богатый человек, джентльмен в лучшем смысле этого слова. Словно все долгие годы, проведенные в «Национальном страховании», он только притворялся кем-то другим, и вот из его чернильницы возник джинн, в чьей власти было сделать его жизнь иной.

Со стороны «Домейна» доносились протестующие голоса, словно отзвук его внутреннего раздора. Только отзвук: ведь сам он никогда не отстаивал вслух никакого правого дела, да и не испытывал такого желания. Он остановился отдохнуть на вершине холма над эстрадой и долго слушал гремящие марши. Они будоражили в нем смутные стремления, которые сметали усталость с его тела и тихое самодовольство с его души и распечатывали темные бездны терзаний. Ведь он не мог отыскать подобия этим звукам в неторопливом течении дней своей жизни, у него не было воспоминаний, которые мог бы воскресить их гром, — ничего, кроме скромной обеспеченности, пронизанной однообразием, и тихо накапливающихся нюансов одряхления, и вот теперь у него осталось только это…