Мартин-Плейс - [22]

Этот довод был неопровержим, и Томми задумался.

— А правда, почему это старый хрыч застрял? Мямля он, вот в чем дело. Умишка не хватает.

Арт Слоун отошел от писсуара, застегивая брюки.

— Тот, кто умен, — сказал он, — тут вообще не задерживается, а старается отсюда выбраться, да поскорее.

Томми смерил его презрительным взглядом.

— Значит, вам тут торчать до скончания века.

— Ровно столько, сколько мне понадобится, — снисходительно усмехнулся Слоун. Он был в прекрасном настроении. Накануне они с Пегги прошли отборочные испытания перед танцевальным марафоном в «Палэ». А сегодня вечером он забежит в спортклуб с Чиком. Устанет? Усталость не для тех, кто задумал стоящую вещь.

Когда Слоун вышел из умывальной, Салливен сказал Дэнни:

— И чего треплется дурак? Посмотрел бы на себя со стороны, так нет! Просто втирает нам очки, чтобы мы думали, будто он сам ушел, когда его выгонят.

— Ну, положим, свою работу он ненавидит, — ответил Дэнни. — Это сразу видно.

— Он в некотором роде и себя ненавидит. Он же знает, что ничего из него не выйдет, вот и разоряется, как он уйдет и прочее. При Фиске он бы прикусил язык, будь спок.

Дэнни вытирал руки и думал о Слоуне: каждое утро тот садится за свой стол, и каждый раз кажется, будто это непредвиденная, хотя и ежедневная, случайность.

— По-моему, он верит в себя, — заметил он.

— А! Ты его не знаешь, как я его знаю! — стоял на своем Томми. — Говорят же тебе, что он последнее трепло.

«Вроде тебя», — подумал Дэнни и вышел из умывальной. Взяв шляпу и пальто, он направился к двери, по пути попрощавшись с Риджби. В кармане у него было тридцать шиллингов, и он мог два дня отдыхать от претворения в жизнь жалких остатков той увлекательной повести, которую сочинил для себя в первые дни своей работы в «Национальном страховании».

Поднявшись по Маркет-стрит на гребень холма, он увидел мост и бухту, тихо розовеющую в лучах заходящего солнца. Завтра он снова встретится с Изер перед лавкой Митфорда, но они не пойдут в Университетский парк и не станут гулять по соседним улицам, а сядут на трамвай и поедут в Ботанический сад. Там можно отыскать такие укромные места, что мир, от которого ты бежишь, вдруг перестает быть реальностью, — лужайка среди шелестящей чащи бамбука или скамья под гигантской магнолией, ветви которой могли бы укрыть десяток палисадников на Токстет-роуд. И только когда сгущающиеся сумерки напомнят, что время уже позднее, придется признать, что это всего лишь игра в прятки и они ведут себя, как школьники, сбежавшие с занятий.

Но завтра они в последний раз сыграют в эту детскую игру — в последний раз Изер встретит его, держа под мышкой учебник, якобы по дороге к Мери Брюэр, которая обещала помочь ей с алгеброй. В прошлую субботу они твердо об этом договорились.

Прильнув к его плечу на скамье под магнолией, Изер поглядела на него и сказала:

— Поговори со мной о чем-нибудь, Дэнни.

Ее наивность привела его в восхищение, и только потом ему вдруг показалось, что это не было настоящим задушевным разговором. Изер принимала любое его утверждение с таким нерассуждающим восторгом, что потом ему чудилось, будто он выступал перед равнодушной и глуховатой аудиторией.

Но когда он заговорил об их встречах, она обиженно надулась. Он сказал:

— Нельзя же тебе без конца беспокоить Мери Брюэр. Я могу приходить к вам и помогать тебе. Твоя мать привыкнет ко мне и начнет отпускать тебя со мной по субботам.

Изер неохотно согласилась, но потребовала, чтобы в следующую субботу они еще раз пришли сюда — в самый последний раз.

На скамью легла тень магнолии.

— Пошли, — сказал он. — Пора.

Встав, они поцеловались в первый раз, и сознание, что Изер любит его, пробудило в Дэнни светлую романтичную радость. Прохладный ветер отогнал тени, и Дэнни шепнул, когда она теснее прижалась к нему:

— Я люблю тебя, Изер.

— И я тоже люблю тебя, — ответила она.

— Я написал стихи об этом месте, — сказал он. — Хочешь их прочесть?

— Конечно, хочу! Ты, по-моему, все умеешь, Дэнни.

— Ну, так уж и все! — улыбнулся он.

Они снова поцеловались и медленно пошли по дорожке.

И вот теперь на мосту Дэнни вспомнились эти стихи:

По аллее сверни к баобабу,

А за прудом налево пойди,

Поднимись по истертым ступеням

И увидишь тогда впереди

Руки фей в ароматных звездах

И одетую мхами скамью…

Милая безделка, подумал он. Глоток меда для начала. Он медлил, смакуя мысль о завтрашнем дне, и, вернувшись домой позже обычного, прошел прямо на кухню. Остальные уже сидели за столом, и его мать, дожидаясь, пока он усядется, пристально смотрела на соусник, словно это было воплощение божества, к которому она собиралась воззвать. Пока она читала благодарственную молитву, Дэнни с отцом соблюдали молчание, а Молли играла вилкой. Дэнни не раз казалось, будто эта казенная благодарность господу «за то, что мы сейчас будем вкушать», — по сути дела, лишь намек на то, что его мать может сводить концы с концами только с божьей помощью.

Деннис, нечувствительный к подобным тонкостям, потянулся за солью и сказал:

— На той неделе у нас установят новые машины: они изготовляют щетки втрое быстрее старых. Автоматы. Их только установить, говорит мастер, да пустить в ход. И все будет в ажуре, говорит он; администрация перестанет, наконец, выматывать из него душу с этим их повышением производительности.