Мартин Андерсен-Нексе - [2]

— Не Дания, нет! — Нексе улыбнулся, но чувствовалось, что удар попал в цель. — А датские майеры. Они не раз изгоняли меня, но всякий раз я возвращался назад…

— Как бы то ни было — вы изгнанник. И над нами мое небо, Нексе. — Майер воздел выцветшие очи горе. И, чувствуя, что «достал противника», по выражению фехтовальщиков, потащился прочь, накалывая острой палкой окурки, мятые сигаретные пачки и прочий сор.

Нексе глянул ему вслед, и память, острая, жгучая память, творила в нем свою работу…

…Большие, сильные рабочие руки разворачивают газету. Мы видим дату: 17 мая 1917 года — и снимок на первой полосе: солдат с перекошенным ртом ломит — штык наперевес — сквозь шрапнельные разрывы.

Сидящий на скамейке поездного вагона Андерсен-Нексе — ему под пятьдесят, но выглядит он куда моложе своих лет, несмотря на некоторую тучность и седые волосы, — переворачивает газетный лист. Огромная шапка перекрывает третью полосу: «МЫ МЕРЗНЕМ! ДАЙТЕ НАМ УГОЛЬ!»

Сидящие через проход наискосок девочки-гимназистки взволнованно шушукаются, пожирая глазами знаменитого писателя. Наконец одна из них решается. Она достает из ранца толстую книгу, подходит к Нексе и, мучительно покраснев, делает книксен.

— Что тебе, девочка? — Нексе сложил газету и сунул в карман пальто.

Та молча подает ему книгу: «Пелле-завоеватель».

— Автограф?.. Как тебя зовут?

— Дитте… — чуть слышно отозвалась девочка.

— Надо же!.. Это имя моей новой героини. — Нексе достал вечное перо и начал писать посвящение. — «Милой Дитте…» — Перо замерло. — Тебе очень нравится мой роман?

— Н-нет, — смущенно, но честно призналась девочка.

— Почему? — опешил Нексе.

— Скучно.

— Вот те раз! — Нексе искренне удивлен, но ничуть не расстроен, для этого он слишком уверен в себе. — Зачем же ты носишь с собой мою книгу?

— Папа велит. Он говорит… — девочка замялась, потом вспомнила, — это евангелие бедняков.

— Вот видишь! — обрадовался Нексе. — У тебя умный отец, Дитте, очень умный. Чем он занимается?

— Сапожник.

— И я был сапожником! — совсем развеселился Нексе. — Среди сапожников много башковитых людей. Сидячая жизнь приучает к размышлению. Передай ему мой привет. — И он быстро пишет на титуле: «…самой правдивой девочке на свете».

Поезд замедляет ход. Нексе встает и смотрит в окно. Типично зеландский пейзаж: плоская равнина в квадратах возделанных полей, луга, покрытые светлой весенней травой, дома под черепицей, купы берез, сосен…

…Нексе выходит из вагона на станции маленького городка Эсперьерде. Его узнают. Он ловит на себе любопытные взгляды. Слышит перешептывания. Все это ему привычно и… приятно. Он охотно отвечает на поклоны знакомых, полузнакомых и вовсе не знакомых людей. Хотя и светит солнце, но день холодный, ветреный, колючий, люди прячут простуженные носы в шерстяные шарфы.

Нексе переходит путь и оказывается возле будочки путевого обходчика. Рельсы еще гудят, а на полотно уже выскочили ребятишки обходчика, у каждого через плечо на лямке матерчатая сумка. Ребята принялись собирать меж шпал выпавший из тендера уголь.

Пожилой изможденный обходчик подымает шлагбаум на переезде.

— Добрый день, — говорит Нексе. — Я захватил для вас газету.

Обходчик закрепил веревку, подошел к Нексе, взял номер «Социал-демократен».

— Спасибо, но мы уже не ходим в уборную. Нечем. — Отчаяние во всем разуверившегося человека перешло в цинизм.

Нексе все еще поглядывает на ребятишек, собирающих уголь, и обходчик считает нужным пояснить:

— Что поделаешь, мы мерзнем по ночам, а уголь нам не по карману… кокс тоже.

— Погода устанавливается, будет тепло.

— Дай-то Бог! Ребята не вылезают из простуды… Отчего такое: Дания не воюет, а развал полный? Угля нет, жрать нечего… Скоро мы все передохнем.

— Ну, не все, кое-кому война выгодна.

— Да, мы пухнем с голоду, а спекулянты и промышленники наживаются. Послушайте, Нексе, почему молчит ваш Пелле, почему не вступится за нас?

Нексе вздохнул, лицо его омрачилось.

— Разве вы не видите, что происходит с лидерами социал-демократии? Они рвутся к пирогу власти, а на трудящихся им наплевать.

— Не хотелось этому верить, — грустно сказал обходчик. — Знаете, Нексе, я с молодых лет связался с рабочим движением. Участвовал во всех стачках, пикетах, демонстрациях и в результате скатился на самое дно. А наши лидеры, которым я свято верил, да что там верил, душу за них готов был отдать, пробрались в верха. Живут в особняках, носят фрак и приняты при дворе. А я все уговариваю себя, что это тактика…

— Какая там, к черту, тактика! Скоро они будут зубами и когтями отстаивать то, против чего боролись. Отстаивать от рабочих.

— Не хотел бы я дожить до этих времен, — проворчал обходчик и, заслышав далекий паровозный гудок, пошел к шлагбауму.

И Нексе двинулся дальше. На пороге домика стояла беременная жена обходчика, скрестив руки на необъятной груди. Целая стайка маленьких, похожих на воробьев ребят копошилась вокруг нее.

— Чудесно, когда столько малышей! — с улыбкой сказал Нексе.

— От этих чудес и очуметь можно, — хмуро отозвалась женщина.

— Да, конечно, с такой несметью нелегко справиться… Сколько их у вас?

— Я уж и считать перестала.