«Мартен» - [18]

— Я Лена Вожаева, — сказала наконец девушка. — Учусь в педагогическом, четвертый курс иняза. А вы — Тимофей Кондашин?

— Не вы, а ты, — поправил Тимоха. — Мы теперь вроде родственников стали.

— Ладно, пусть будет так, — согласилась она. — Вам очень больно?

Тимоха хотел засмеяться и сказать, что на такие царапины никогда не обращал внимания. Но смех не получился.

— Больно, — признался он. — Но врачи говорят, что страшного ничего нет, только головой стукнулся. Через неделю выпишут.

— Я эти два дня просто не нахожу себе места. Как преступница, — опять заговорила она, отделяя паузами слова.

— Это так, — согласился Тимоха. — А твой кавалер хорош!

— Что? — не поняла она.

— Да ничего.

— Зря вы так! — загорячилась Лена. — Он музыкант, очень хороший музыкант. Его руки как произведение искусства. Он не видел… Понимаете, не видел, что я упала.

Тимохе стало смешно. Он тут же посмотрел на свои руки: пальцы короткие, толстые, ногти сбиты, на ладонях буграми старые мозоли…

— Каждому человеку, — назидательно заметил он, — раз в год или раз в жизни надо делать что-то необычное. Даже музыкальными руками. Тогда есть смысл. Ты понимаешь меня, Лена Вожаева?

— Вы странный, — остановила его Лена. — Странный… Трудно понимаете других. Это несправедливо.

Она всхлипнула.

— Здрасте! — удивился Тимоха. — Я ж просто так сказал, для разговора. Мне-то какое дело до твоего парня?

— Можете говорить и думать что угодно. Это ваше право.

«Ну и пусть, — решил Тимоха, когда Лена ушла. — Я вам ни сват, ни брат, обижаться на меня нет никакого смысла».

Но вскоре он уже думал, что Лена в какой-то мере права: за свой поступок он потребовал награды — исключительного права судить и осуждать. Вот она и обиделась. А между прочим…

Между прочим, подумал Тимоха, наши отношения должны быть особенные. Они скреплены пролитой кровью. Он еще раз повторил это «пролитой кровью» и чертыхнулся: какая дрянь в голову лезет!

Боль накатывается волнами. С час было хорошо, а теперь будто горячую железяку приложили к боку. Тимоха скрипел зубами и тоскливо смотрел на белый потолок. Нет, это не потолок, это снег белый. Ну, конечно, снег… А Тимоха ползет по этому снегу…

Пришла сестра, поставила укол, и он затих. Боль слабела. Он скрестил на груди руки и неотрывно смотрел, как медленно-медленно перемещается по стене солнечное пятно. Но скоро и это занятие надоело. Тогда Тимоха стал вспоминать самые интересные случаи из своей двадцатишестилетней жизни. Вроде сочинять биографию. Я, Кондашин Тимофей Петрович, родился в одна тысяча девятьсот…

Случаев вспомнилось несколько.

Первый случай. Это когда он ехал с одним дружком на самый север Урала…

Второй случай. Это когда он работал мотористом на буровой в Тюменской области…

Третий случай. Это когда он плавал в Карском море и однажды пароход был раздавлен льдами…

Четвертый случай. Это когда он в прошлом году ехал отдыхать в Крым, познакомился в поезде с веселой компанией и на подъезде к Крыму остался без кошелька и чемодана…

Пятый случай. Это когда опять работал на буровой. Во время аварии полез в самое пекло, и после начальник партии сказал ему: «Ты не обижайся, Тимоха, но так везет только дуракам».

Шестой случай. Это когда мать слезно умоляла его вернуться домой, поскольку одной ей совсем невмоготу. Недели две он промаялся на хуторе и подался в город, на завод. Мать согласилась, строя свой расчет: женится, получит квартиру, ее заберет с хутора нянчить внуков…

Седьмой случай… Интересно бы, думает Тимоха, глянуть сейчас на того парня. Я бы сказал пару ласковых!

Что бы он сказал — этого Тимоха пока не знает…

К вечеру пришел еще один посетитель. Наладчик Михеев. Он удивил Тимоху гостинцами: четыре воблы, кулек конфет «Тузик» и огромный ананас.

— А это откуда? — спросил Тимоха.

— Племяш из Африки приехал. Работает там, — пояснил Михеев.

— Ну и как?

— В Африке-то? А что? Африка она есть Африка, — Михеев тихо засмеялся. — Нашего человека хоть в снег закопай, хоть в печь сунь — везде обживется.

— Надо же! — Тимоха вертел в руках ананас. — Из самой Африки!

— Да ладно тебе! — сказал Михеев. — Здоровье как и вообще? В цехе про тебя только и разговор. Герой, говорят. Не побоялся и все другое.

— Обыкновенный случай. Любой бы…

— Не скажи, — возразил Михеев. — Не всякий рискнет, хоть и случай будет. Тут уж нечего смущаться.

Слушая Михеева и отвечая ему, Тимоха вдруг обнаруживает, что за полгода работы вместе он не сумел как следует разглядеть старого наладчика. А у него, оказывается, очень выразительное лицо. И доброе. Как у врача или учителя. «Вообще-то я совершенно не знаю его в остальном, кроме работы, — решил Тимоха. — А у него племянники запросто в Африке живут… И других не знаю. Выходит, я и в самом деле еще не иду к людям, а от людей…»

Молчание Тимохи старый наладчик понял по-своему.

— Может, тебе трудно разговаривать? — спросил он. — Так ты молчи. Я просто посижу и посмотрю на тебя. А хочешь — сказку расскажу?

Полгода назад, когда с направлением отдела кадров Тимоха явился в механический цех и разыскал Михеева, старый наладчик долго и хмуро разглядывал нового ученика. «Что делать умеешь?» — спросил наконец. Тимоха не без удовольствия перечислил места прежней работы, называя полностью управления, партии, пароходства, отряды и все другое. После каждого названия Михеев удивленно всплескивал руками и небольшое сухощавое лицо его делалось то восторженным, то вопросительным, то печальным. «Во как тебя кружило!» — восхитился Михеев. И тут же добавил: «А я дальше нашей области, считай, не и был». Тимоха снисходительно похлопал домоседа по плечу. «Ничего, папаша, к весне рванем в вместе северные края!» — «Ага, рванем», — согласился Михеев и спросил: серьезно ли намерен Тимоха учиться наладке станков. Если серьезно, то готов Михеев содействовать, а если нет, шел бы он, Тимоха, восвояси… Тяжкой была эта учеба. Но странное дело, чем больше мурыжил Михеев Тимоху, тем в больший азарт вводил. И только временами, все реже и реже, накатывалась на Тимоху тоска по дальней дороге. «Корни в землю пущаешь», — определял Михеев…