Марсианская роза - [47]

Взяв свежую рубашку, я вышел во двор и ополоснулся прямо под колонкой. Вода освежила. Переодевшись, я почувствовал себя бодрее. Я вернулся в дом и вновь наткнулся на скорбный осуждающий взгляд женщины. Что называется — нарвался.

— Добрый вечер, — сказал я. — Ты извини, у Ступакова засиделся. Ему там из области кое-что передали, а потом посидели, поговорили…

— Есть будете? — спросила Вера Петровна.

Кажется, она медленно оттаивала.

По телевизору показывали очередной сериал о нелегкой жизни бандитов начала века. Кажется, кто-то договаривался замочить конкурента. Сейчас бравые ребятки с бычьими шеями сидели, потягивая пивко, и неторопливо обсуждали животрепещущий вопрос — нанять киллера, который, как известно, всегда выполняет порученную работу, но дорого берет, или, во избежание возможной огласки, взяться за это нелегкое дело самим. Возможность договориться с конкурентом они просто не обсуждали, это не приходило в их узколобые головки.

— Что это? — спросил я, кивая на экран.

— Это же классика, Валентин Мокеевич, — с легкой укоризной просветила меня Вера Петровна. — «Чугунные парни», семнадцатая серия.

Она поставила на стол тарелки с ужином, чашку дымящегося еще чая и села напротив, подперев миленькое свое личико тонкими ладошками.

Женщины — собственницы. Не успеешь оказаться с ней в близких отношениях, как она начинает прикидывать, как вам строить дальнейшую жизнь, при этом порой заглядывает в отдаленное будущее, куда ты не смотришь. А собственно, почему бы и нет? Красивая женщина, совсем не дура, да и во всем остальном очень даже впечатляет.

— А ведь вы, Валентин Мокеевич, не из облоно, — вдруг сказала Вера Петровна. — Вы сюда не тетрадки приехали проверять.

Большого открытия она, конечно, не сделала, чтобы прийти к таким выводам, особой сообразительности не требовалось, особенно после того, как я ночью весь в масляных пятнах пришел, но все равно мне стало немного неприятно. Словно в чужой одежде на улицу вышел, а меня в ней хозяева застукали.

— Вы из милиции? — спросила Вера Петровна.

— Ну, почему из милиции? — пробормотал я, делая вид, что чай для меня слишком горяч.

— Видела я вашу рубашечку, — сказала женщина. — Знаю, где вы в ней лазили, в школе так не перепачкаешься. Вы ведь не бочки с подсолнечным маслом грузили?

Проницательная женщина!

Бочек, тем более с растительным маслом, я в этот день и в глаза не видел.

Глава десятая

Утром я направился в школу.

Директор Никон сидел за столом, подперев рыжую бородку рукой, и вид у него был несчастный-разнесчастный, словно от него жена ушла или ему только что об увольнении сообщили.

— А я вас вчера искал, — вместо приветствия сообщил он. — А сегодня вас наш милицейский начальник спрашивал Иван Ступаков. Похоже, вы у нас в городе популярный человек.

— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич, — сказал я. — Что-нибудь случилось?

— Эти ваши разноцветные камешки и в самом деле видели, — директор подергал бородку. — И знаете у кого? У сына директора банно-прачечного комбината Лошакова. Мальчишке двенадцать лет, но растет шпана шпаной, не удивлюсь, если в ближайшем будущем он станет постоянным клиентом нашей милиции.

— А как же воспитание? — спросил я. — Влияние школы?

— Какое там влияние, — устало сказал директор. — На них улица больше влияет. А мы им грубого слова не можем сказать, хотя лично я думаю, что их пороть надо. Прав был Корней Иванович Чуковский — телесные наказания в школе способствуют становлению человека и воспитанию в нем нравственности и морали.

Подобных высказываний за классиком детской литературы я не слышал, но спорить с директором не стал. Раз говорит, значит, знает.

— У него их видели вчера, — сообщил директор. — Мальчишки даже играли в них, если то, что происходит, можно назвать игрой.

— Игрой это назвать трудно, — признался я. — Если это и игра, то игра человеческого воображения. Но камни у пацанов надо быстрее реквизировать. Такие игры влияют на человека не в лучшую сторону.

Директор некоторое время смотрел на меня, словно прикидывал, доверить мне тайну или не стоит, потом открыл ящик стола и достал из нее нечто напоминающее четки, но состоящее из множества переливающихся всеми цветами радуги камешков. На них хотелось смотреть не моргая, блеск их завораживал. Я протянул руку, коснулся камней. На ощупь они были холодными, но в них горел огонь.

— Разумеется, вы с мальчишкой побеседовали?

— Конечно, — сказал директор. — С мягкой твердостью я пытался внушить ему, что воровать нехорошо. Особенно у марсиан.

— И что он вам ответил? — я все еще не мог отвести взгляда от камней.

— Он сказал, что его отец не марсианин.

— Вы хотите сказать, что он спер это у своего отца?

— Я ничего не хочу сказать, — мягко поправил Никон. — Я просто повторил слова мальчишки. Знаете, Валентин Мокееевич, мне было бы очень неприятно узнать, что к исчезновению марсиан имеет отношение Геннадий Федорович Лошаков. Мы с ним дружим с детства, сами понимаете, но это обстоятельство я никак не мог от вас утаить. Об этих самых энапах я знал еще вчера, когда вы только спросили меня про мальчишек. Каюсь, сразу не решился сказать вам. Надеялся, что энапы появились у Вени другим путем. Но… — он вздохнул и предупредительно поднял руки. — Я ведь понимаю, что вы приехали не просто так. Я понимаю, чем нам всем грозит убийство или похищение марсиан. Поэтому я решил выложить все, как есть.