Маршал Конев - [49]

— Вперёд! — крикнул он.

Бойцы поднялись и бежали без остановки до тех пор, пока струя огня вновь не стеганула по цепи. Но Торохов успел за эти минуты укрыться в свежей воронке. Втиснувшись в сырую землю, он ждал удобного момента для нового броска.

Казалось, что в такой момент, когда кругом витает смерть, человек ни о чём другом, кроме собственной жизни, не может и думать. Но Торохов, лирик по складу характера, невольно подумал в эту минуту о многострадальной земле своей воронежской, с которой у него связано всё самое дорогое и светлое.

А в ушах стучала дробь пулемёта. Потом она смолкла. Торохов ждал этой паузы, затем собрал все силы, рванул вперёд и добежал до другой воронки. Привстав на колено, с силой метнул гранату. Пулемёт врага замолк.

— Вперёд! — снова раздалась команда.

Взвод поднялся и устремился к вражеским траншеям.

Торохов успел заметить, что у пулемёта возится кто-то уцелевший, видимо исправляя повреждение, и решил уничтожить опасную огневую точку врага: рывком достиг ячейки, где сидел пулемётчик, выпустил короткую очередь из автомата, а сам свалился в окоп…

Командир взвода бежал вместе с бойцами, но держал направление на только что подавленную огневую точку. Ему хотелось поскорее узнать, что же произошло с Тороховым, и он забирал вправо, успевая следить за продвижением цепи взвода. Бойцы уже ворвались во вражескую траншею и завязали рукопашный бой с оставшимися в живых гитлеровцами, когда Шалов достиг пулемётного гнезда. Он сразу же увидел лежавшего неподвижно на земле Торохова и склонился над ним. Боец глухо застонал. «Жив!» — обрадовался комвзвода, оглянулся и позвал санитара. Никто не отозвался. А секунды, отведённые Шалову, уходили. Его долг — без задержки руководить боем. Но и уйти от раненого, от того, кто спас взвод и обеспечил успех атаки, тоже не мог. Что же делать? Шалов метнул взгляд вправо, влево и тут увидел медсестру, заканчивавшую перевязку.

— Сестричка! — гортанно крикнул он. — Милая, помоги… Герой он… Настоящий герой! — Командир взвода нагнулся и поцеловал Торохова в горячую щёку: — Спасибо тебе, родной! Выздоравливай и возвращайся в роту…

В следующую минуту старший сержант был уже в траншее, отбитой у врага. Тут же прозвучала его команда:

— Закрепиться!

Задачу дня взвод выполнил.

К вечеру контратаки противника прекратились.

— Выдохся немец, — высказал предположение Кондрат Булычев.

Он присел в нише и, сдёрнув гимнастёрку, стал выжимать её. Вода струйками потекла вниз на носки сапог. Потом, надев гимнастёрку снова, Кондрат деловито заметил:

— На мне быстрее подсохнет.

Шалов с интересом посмотрел на бойца: его инициатива командиру взвода понравилась.

— А ведь это ты правильно придумал, — одобрил он действия Булычева и распорядился: — Всем отжать обмундирование. Неизвестно ещё, когда сможем просушиться.

Следуя примеру старшего сержанта, бойцы дружно выжимали гимнастёрки, брюки, пилотки, избавлялись от лишней воды. За этим занятием и застал их командир роты старший лейтенант Кузовлев.

— То, что вы приводите себя в порядок, одобряю. Потому как не могу обещать в скором времени ни сухого помещения, ни отдыха. А то, что вы, старший сержант Шалов, до сих пор не донесли об итогах боя, о своих и вражеских потерях, в этом усматриваю нарушение устава.

— Виноват, товарищ старший лейтенант. Сейчас, значит, исправлюсь. Бой ведь только кончился. Оглядеться не успели…

— Командир должен успевать делать всё, — наставительно, но дружелюбно заметил старший лейтенант. — На первый раз прощаю, но впредь буду взыскивать.

— Мигом всё, значит, опишу. Писать — не воевать, — заверил Шалов.

— Писать уже ничего не надо, — войдя в положение молодого командира взвода, снова доброжелательно сказал Кузовлев. — Доложите устно.

— Потери, считаю, для такого боя небольшие, — начал Шалов. — Двое убитых. Окороков и Писарев. Красноармеец Торохов ранен. Но если бы, значит, не он, то весь взвод положил бы вражеский пулемётчик. Торохов чуть ли не своим телом закрыл огневую точку.

Выслушав взводного, старший лейтенант распорядился:

— Торохова представьте к награде. Вижу, заслужил он. И на родину напишите, что ранен, совершил подвиг в бою. Сообщите родным о погибших. Всех достойно отметим за бой. Как настроение во взводе?

— Да вот бойцы говорят, что выдохся немец. Ротный нахмурился.

— Разговоры эти вредные, — возразил он. — Враг собирает новые силы, перегруппировку делает, чтобы ударить покрепче. Имейте в виду: он висит у нас на флангах. Точнее — у нашей дивизии. Соседи наши встретили упорное сопротивление и преодолеть его до конца не смогли. Отстали от нас, а мы вышли вперёд. — Кузовлев посмотрел из-под густых, нависших бровей на бойцов, внимательно его слушавших, и улыбнулся: — Ничего, ребята. Будет, конечно, фашист контратаковать, и сильно, но мы ж теперь тёртые калачи, выдержим. Отобьёмся и снова пойдём вперёд. Такая у нас задача. Другого пути нет.

Он снял с головы фуражку, вытер её изнутри платочком, почесал в затылке, будто вспоминая что-то, затем заключил:

— Отдыха и обсушки, как уже докладывал, в ближайшее время не обещаю. За ночь роте предстоит сбить передние заслоны противника, улучшить своё положение и вплотную приблизиться ко второй полосе его обороны. Утром при поддержке артиллерии и танков вся наша дивизия пойдёт вперёд. Это приказ командующего фронтом маршала Конева.