Маршак - [99]

Если задержишься в Коктебеле, напиши как-нибудь несколько слов о себе…»

В своих воспоминаниях В. Я. Лакшин пишет, что Твардовский прислушивался к Маршаку более чем к кому-либо. И это при том, что еще до войны Маршак не оставил камня на камне от стихов для детей, которые сочинил юный Твардовский. Позже Александр Трифонович не раз с благодарностью говорил о беспощадности Маршака, отучившего его раз и навсегда «писать для детей снисходительно, как бы между делом». Это, считал Маршак, то же самое, что приходить в церковь и не молиться.

МАРШАК И ГЕЙНЕ

Пушкин назвал переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения». И это воистину так. Не могу согласиться с Робертом Фростом, сказавшим, что поэзия погибает в переводе. Мне гораздо ближе Жуковский: «Переводчик в стихах — соперник». Почему в этой книге мы так много говорим о Маршаке-переводчике? Потому что, как сказал Корней Иванович Чуковский, Маршак переводчиком в буквальном смысле этого слова никогда не был. Наверное, Чуковский при этом исходил из своего же постулата: «Перевод — это автопортрет переводчика». Слова эти к Маршаку имеют непосредственное отношение. Лучшие его переводы — это действительно автопортрет Самуила Яковлевича, это его судьба, мысли. Нигде, даже в автобиографической книге «В начале жизни», Маршак не самовыразился так, как в переводах из Шекспира, Блейка, Бёрнса и, в особенности, Гейне. О переводах из Гейне и пойдет речь в этой главе.

Маршак всегда четко отделял перевод вообще, скажем, технический, юридический, от перевода художественного. В его статье «Портрет или копия?», опубликованной в 1957 году в журнале «Новый мир», читаем: «Художественный перевод немыслим без затраты душевных сил, без воображения, интуиции, — словом, без всего того, что необходимо для творчества». И далее он говорит, что перевод — не механическая замена одних слов другими, что каждый язык имеет свои прелести, особенности, причуды и прихоти. «„Перевод, переводить, переводчик“ — как мало, в сущности, соответствуют эти общепринятые, узаконенные обычаем слова тому содержанию, которое мы вкладываем в понятие художественного, поэтического перевода… Когда-то академик А. Ф. Кони, говоря о том, какое значение имеет порядок, расположение слов и как меняется смысл и характер фразы от их перемещения, подтвердил свою мысль выразительным примером перестановки двух слов: „кровь с молоком“ — и „молоко с кровью“». А я бы сказал, что тем самым академик А. Ф. Кони проиллюстрировал суть каббалы о значимости порядка слов в мироздании. Маршак-переводчик, корни которого восходят к видным каббалистам XVII–XVIII веков, знал это сокровенное учение. Вместе с тем Маршак не однажды повторял, что подстрочный перевод, даже добросовестно сделанный, не всегда передает содержание произведения, не говоря уже о его художественных особенностях. Другую опасность, по мнению Маршака, представляет для переводчика работа на заказ. Впрочем, об этом писал еще Александр Сергеевич Пушкин: «Первый из современных французских писателей, учитель всего пишущего поколения… Шатобриан на старости лет перевел Мильтона для куска хлеба…» И «Потерянный рай» потерялся даже в переводе такого поэта, как Шатобриан. Маршак говорил, что лучшие стихотворные переводы — дети любви, но не брака по расчету. Бывает, что после поэта остаются не его оригинальные стихи, а лучшие переводы, им осуществленные.«…Перевод трилогии Данте был жизненным подвигом Дмитрия Мина и Михаила Лозинского, а переводы из Гейне — подвигом Михаила Илларионовича Михайлова», — пишет Маршак. Неудивительно, что переводы — «дети любви» — стали органичной частью творчества таких поэтов, как Бунин, Ахматова, Веселовский, Чуковский, Пастернак, Лозинский. «Истинно поэтические переводы надо копить, а не фабриковать. Изготовить за год или за два новое полное собрание сочинений Шелли, Гейне, Мицкевича, Теннисона или Роберта Браунинга, так же невозможно, как поручить современному поэту написать за два или даже за три года полное собрание сочинений».

Стихи Гейне Маршак переводил на протяжении всей творческой жизни. Цикл стихов Гейне в его переводах публиковался в журнале «Новый мир» в 1951 и 1957 годах. Для многих читателей это было откровением — Маршака считали «англичанином», переводы же с других языков были для него занятием, если не побочным, то второстепенным. И вдруг — переводы с немецкого… да еще такие виртуозные, что не возникает даже мысли о наличии подстрочника.

Первый перевод из Гейне юный Самуил Маршак сделал еще в 1903 году, находясь на лечении в Осиповке (местечко в Подолии), куда его привез Давид Горациевич Гинцбург. В письме к В. В. Стасову от 13 июня 1903 года он сообщает: «Написал я одно большое стихотворение (из Гейне), а мои очерки — так легко пишу я их (еще легче, чем стихи), что для меня это совершенно не представляет затруднения». Этот перевод, очевидно, вольный (сам Маршак назвал его стихотворением), увы, не сохранился. До нас дошел другой ранний маршаковский перевод знаменитого стихотворения Гейне «Психея» (его он включил в подборку своих лирических стихов за 1921–1922 годы). Содержание «Психеи» Гейне восходит к книге Апулея «Золотой осел». Общеизвестная легенда о любви Психеи к Амуру в стихотворении Гейне получила новую интерпретацию. Меньше всего его занимала идея вечного раскаяния души из-за совершенного Психеей греха (нагое тело бога любви Амура возбудило в ней восторг и страсть). В стихотворении «Психея» Гейне, вероятно, намеренно шел наперекор христианской морали. Вообще его часто обвиняли в неподобающем отношении к религии. Так, сборник «Стихотворения Михайлова», выпущенный в России в 1866 году, был запрещен только из-за того, что содержал перевод стихотворения Гейне «Брось эти иносказания». Если бы в упомянутом сборнике был перевод «Психеи», то не только книгу запретили, но и автора сослали бы в края не столь отдаленные.