Марш - [97]

VI

Чем дальше они ехали вслед за армией, тем больше Кальвин Харпер утверждался во мнении, что его спутник — интересный экземпляр умалишенного. Кальвин позволил себе успокоиться и отстраненно наблюдать, потому что явно прослеживалось определенное равновесие интересов: каждому из них другой был нужен, и в результате они довольно успешно двигались вперед. Когда хотел, Кальвин делал снимки и чувствовал, что ему и впредь не будут мешать заниматься делом, а там, глядишь, представится возможность от этого психа избавиться. А пока суд да дело, надо по мере возможности с достоинством гнуть свою линию и не лезть на рожон. До сих пор у него это вроде бы получалось. Не всегда между ними все было гладко, день на день не приходится, но пока что он, в общем-то, не чувствует для себя непосредственной опасности.

Интересно в этом сумасшедшем то, как он перевоплощается. Наденет что-нибудь, и уже другой человек. Совсем как актер в театре, где костюм — это личность персонажа. В Барнуэлле появился в обличии федерального солдата, тогда как на самом деле был суржиком из южной голытьбы. Со своим умершим приятелем они оба были солдатами южан, потому он и настоял на том, чтобы того переодели в форму конфедератов, и только тогда позволил мистеру Калпу сделать снимок. Потом, когда снимок проявили, а мистер Иосия Калп умер, он решил стать им, мистером Калпом, надев его костюм, пальто и шляпу. И Кальвин, самому себе вопреки, оказался им до некоторой степени околдован. Временами, на публике, он смотрел на этого фальшивого мистера Калпа, ничего не смыслящего в фотографии, как на настоящего фотографа, более настоящего, чем был сам мистер Калп. А все потому, что этот тип, похоже, в самом деле верит, что он мистер Калп и есть. Все это очень интересно, хотя и явно отдает безумием. Ибо только безумец может разговаривать с фотографией, лежащей у него в кармане, воспринимая ее как сущностное воплощение умершего приятеля — не тело в могиле, а именно фотографию в кармане. Причем разговаривал он с ней чуть ли не чаще, чем с Кальвином. В общем, кажется одно, на поверку все другое, дурдом, да и только. Но это давало Кальвину кое-какую уверенность в том, что он способен контролировать происходящее. В душе у этого типа явно какой-то разлад, и это делает его, быть может, не таким упертым злодеем, каким он сперва показался.

И вот они на дороге в Голдсборо. Ночевать остановились в фермерском брошенном доме. Хотя солнце село, в сумерках не утихали звуки битвы: эхо пушечной пальбы подхватывал восточный ветер и нес над полями и реками.

Ты понял, Кальвин, почему я выбрал именно эту дорогу? Пошли бы мы за другой колонной, попали бы сейчас в ад кромешный. Потому что там они сражение устроили — налетели, видимо, на армию не слабее своей.

Охапка-другая плесневелого сена для Берта в конюшне есть, — сказал Кальвин. — А вот для нас в кладовке — ничего. Кто бы ни были тутошние хозяева, но ушли они давно уже. В доме все подчищено — шаром покати.

Я генерала Шермана изучил будь здоров как, — гнул свое Арли. — То, что мы слышим — это его ложный бросок на Рэлей. Они, правда, получили там прием пышней, чем ожидалось. Но в любом случае его там нет. Спешит, наверное, вовсю, радостно скачет в Голдсборо, хочет нагрянуть как снег на голову.

У нас остался последний мешок муки и не больше ложки топленого жира, даже если мне удастся раскочегарить эту проклятую плиту, — безрадостно объявил Кальвин. — А откуда вы знаете, где сейчас Шерман?

У нас с генералом Шерманом одинаковый склад ума, — объяснил Арли. — Мне достаточно вообразить, что я это он, и я уже знаю, что он собирается делать.

Н-да-а, и такого человека держать в нижних чинах! — отозвался Кальвин. — На мой взгляд, это как-то… ну, несправедливо, что ли.

Арли в очередной раз приложился к последней бутыли самогонного виски из запасов мистера Калпа. Кальвин, — переведя дух, сказал он, — будь я не настолько рад нашему успешному продвижению, твои разговорчики я счел бы за наглость зарвавшегося ниггера-освобожденца, так что ты лучше не искушай меня.

А что вы будете делать с вашей фотографией Шермана? В смысле, потом-то что?

Ну, тем самым я вроде как признаю его, а он признает меня. Это будет встреча умов. А вовсе не обыкновенное фото, какие ты тут всю дорогу клепаешь. Оно станет вехой в истории. Такое будет фото, какие тому, другому мистеру Иосии Калпу, даже и не снились. На мою душу снизошло вдохновение, а значит, это не просто я сниму его — его снимет моими руками сам Господь Бог.

А кто из вас умеет обращаться с объективом — вы или Господь Бог? Кто вам подскажет нужную выдержку? Научит, как делать покрытие пластинок и куда ставить камеру?

Такие мелочи мы оставим тебе, сын мой. Это как раз та грубая вспомогательная работа, к которой твоя подлая раса лучше всего приспособлена.

В ту ночь Арли решил постелить себе на полу в пустой комнате верхнего этажа. Пятна гнили на досках показывали, в каких местах на крыше выкрошились дранки, и пришлось ему покрутиться, прежде чем он нашел крепкий участок пола, куда можно было бросить одеяла и лечь. Пахло старым, гнилым деревом, к тому же здесь было холоднее, чем у плиты, где устроился Кальвин, но ничего не поделаешь, надо соблюдать южные традиции: негры внизу, на кухне, белые — во всех отношениях выше.