Марш Акпарса - [27]

—     К чему все это говоришь мне?

—     А к тому... Вижу я — ты хану по сердцу пришелся. Иди к нему и просись на службу к государю. Так и скажи: «Хочу ратному делу научиться и при походе на Казань при случае встать во главе горных людей на сторону Москвы». Хан с тебя звание полоняника снимет, сделает воином. У него есть чему научиться, он рати в большое дело водил. Ты только разувай глаза пошире да все на ус мотай. Пройдет пара лет — смело вставай в воеводы. Подумай о сем.

Нелегко было Аказу распрощаться с думой о воле, но другого выхода не было, пошел и он бить челом хану. Шигалей принял его на государеву службу с радостью.

Быть может, за смелость, за ум, а паче за прямоту и честность хин Шигалей полюбил Аказа и приблизил его к себе.

Аказ все время около хана, учится, как надо ратью управлять, как крепости брать. Или заспорят Ивашка с ханом, друг другу такие новости выкладывают — ввек не услышишь нигде такого.

От ратников научился отменно говорить по-русски, стал одо­левать и грамоту, хотя письменных людей в войске было мало.

Так прошло два года. Нынешним летом, построив крепость, хан ушел в Москву, а вместе с ним и Аказ. Он добился большой чести — стал стремянным хана. Топейка остался возле Аказа.

— Ты тут один с тоски умрешь,— сказал он.— А я тебе песни петь буду, веселить буду.

В кремлевских хоромах отошла всенощная. Лениво позванивали колокола, на крепостных стенах протяжно перекликались сто­рожевые.

В мягком синем небе по-летнему чуть-чуть затуманенная кра­суется луна. Около храмов в выбоинах каменных плит лужицы блестят, будто серебряные слитки.

Старые богомольцы, выходя из церковных дверей, с ворчанием обходят грязь, молодайки прыгают через лужи, легонько повиз­гивая.

От царского дворца на землю упала черная тень. На краях тени вырезались очертания шатровых крыш, гребней и ма­ковок. Караульный голова Терешка из тени полюбовался луной в ночной тиши, потом, вздохнув, пошел в душную будку, попле­вал на палец и развернул дневальную книгу. На чистом листе гусиным пером написал:

«Мая 26 день. В четверг после раннего кушанья ушел Государь на Коломенские поля тешиться охотою, а с собою был взят иноземный посол.

День был ветрен, ветер невеличек, со вечеры шел дощ с пе­ремоткой. К нощи ударил гром вельми велик, блистала молния, в шел дощ велик с полчаса. В нощи же стало тепло и месячно. И на государевом дворе и около дворца стоял на карауле голова Терентий Ендагуров со приказом».

Потом Терешка вышел из будки и, обойдя всех сторожей, направился в караульные сенцы в надежде вздремнуть часок-другой.

Но разве дадут поспать в беспокойном Кремле?

Дробно зацокали по каменным плитам копыта коней, кто-то подъехал ко дворцу. Ендагуров выскочил и, хоть всадников еще не было видно, догадался, что едет хан Шигалей.

—     Ну, басурман лихой!—ворчал Терешка.— Иные к царскому жилью на цыпочках идут, а этот никакие уставы не чтит, гоняет по Кремлю верхом, будто по степи.

На сей раз Шигалей осадил коня далеко от дворца и подошел

к Терешкиной будке пешком.

—     Скажи утром государю, что Шигалей в Москве!— прогово­рил хан и, круто повернув, зашагал обратно.

«Ишь ты,— не здорово, не прощай, а сразу приказ. Будто я ему служу,— обиженно подумал Терешка.— Не передам...»

«А вдруг хан по государеву делу неотложному? Вот тогда батогов попробуешь. Лучше сказать»,—и Терешка крикнул хану:

—     А великого князя дома нетути! И седни и завтра!

—     Где он?—хан остановился.

—    В Коломенском охотой тешится. Завтра на зайчишек пойдут, потом на ведмедя облаву учинить хотели.

Шигалей с досады хлестнул плеткой по голенищу сапога. Про­пустить такую охоту! Подошел к Аказу, спросил:

—     Еще сорок верст проскакать можешь?

—     Могу и больше, а кони устали,— ответил Аказ.

—     Лошадей сменим.

Село Коломенское вотчинным землям московских князей при­надлежало издревле.

В четверг, в канун приезда государя на охоту, в трех верстах от села на опушке леса служки дворцовые натянули царский ша­тер. Все другие шатры боярские разместились поодаль, только один, князя Михаила Глинского шатер, приткнулся прямо к ве­ликокняжескому. С недавних пор на удивление всему боярству Глинский снова попал в царску милость.

И было чему удивляться! Когда-то Михаил Глинский был ли­товским князем, самым богатым, самым умным и властным. На королевскую корону замахивался. После неудачи отошел от ли­товского короля Сигизмунда и стал служить Московскому князю. Лучше его Василий-князь военного советника не знал. Но сколько ума у князя Михайлы, столько же и коварства.

В горячем ратном деле предал он великого князя, перекинулся к Литве, но был в пути перехвачен, закован в цепи и брошен в темницу. Все думали — Глинскому конец. И вдруг князь Михайло на воле и снова советник и воевода. Все гадают: отчего такая пе­ремена? Только боярин Вельский понял, в чем дело, а приехал в пятницу с государем на охоту — еще более в своей догадке упрочился. Сына своего Ваську потихоньку в шатре поучал:

—     Смотри, остолоп, и помни: баб остерегайся всю жизнь. Что есть баба? Сеть для уловления мужей: светлым лицом и ясными глазами она колдует. Был у нашего государя один враг — Мишка Глинский, заковали его с божьей помощью в цепи. И никто бы его не вызволил, даже сатана. А она приехала из Вильны...