Марсельцы - [15]
Едва успев натянуть мундир, я объявил, что он сидит на мне, как кольцо на пальце.
Лазули, улыбаясь, вертела меня во все стороны и рукой приглаживала складки.
— Не жмет ли подмышками? — спросила Лазули.
— Нет, нет, уверяю вас, — повторял я, боясь, как бы она не заставила меня снять мундир.
Воклер протянул мне желтую перевязь с саблей. Затем торжественно принес и водрузил мне на голову красный колпак с трехцветной кокардой. Отойдя на шаг назад, чтобы полюбоваться результатами своей работы, он всплеснул руками и воскликнул:
— Вот теперь ты настоящий санкюлот, Паскале! Такому не стыдно показаться и в Париже!
Опорожняя карманы старой куртки, я нашел письмо господина Рандуле к канонику Жоссерану. Вспомнив прием, оказанный мне его служанкой, я разорвал это письмо на мелкие клочки.
Три новеньких, блестящих экю, подаренных мне мальморским кюре, я побоялся оставить при себе. Я отдал деньги Лазули.
— Сохраните их для меня, — сказал я ей.
Лазули заперла деньги в сундук, где хранились все ее сокровища.
— Когда тебе понадобятся деньги, скажи мне, и ты тотчас же их получишь, — сказала мне добрая женщина.
С этого дня я обрел свой дом.
Обучившись военному строю и обращению с оружием, я вместе с другими федератами теперь ежедневно нес караул то у входа в папский дворец, то у дверей городской ратуши, то у переправы через Рону, то, наконец, у телеграфа[18], высившегося на скале над рекой. Телеграф я мог разглядывать часами, разинув от изумления рот. Каждый раз я находил что-то новое и интересное в двух черных планках. Они то переплетались между собой, то расходились в разные стороны, вытягиваясь в одну прямую, то снова складывались, словно гигантская бритва.
Мы несли караул днем и ночью, в любую погоду — в дождь и в снег, на ветру и под палящим солнцем.
Чего я только не насмотрелся за эти дни! Сколько было горя и радостей, побед и поражений, трудов и празднеств — не перечесть! А что творилось вокруг! Звуки церковных псалмов переплетались с бодрыми народными песнями, погребальные процессии — с вихрем бешеной фарандолы. Я видел сверкание поднятых ножей и горячие объятия, убийства из-за угла и самоотверженную дружбу.
То одна, то другая сторона брала верх. Сегодня победителями были красные, добрые патриоты, завтра — белые, приспешники аристократов, и нам всегда приходилось быть настороже.
По деревням беспрерывно звучали колокола набата.
Но когда бы мы ни возвращались в казарму, днем ли, ночью ли, с учения или с караула, с праздника или с побоища, каждого из нас ждал дневной рацион — полфляжки вина и три унции сухарей. Таким образом все время мы были сыты. По вечерам, если мы не были заняты в карауле, мы проводили вечера в клубе.
Было бы утомительным и скучным передавать со всеми подробностями все, что я видел и делал за эти пять-шесть месяцев пребывания в Авиньоне.
Перейду поэтому прямо к рассказу о том, как Воклер и я поступили в батальон марсельских федератов и вместе с ними предприняли поход на Париж.
Вот как это случилось.
В конце июня, в самый разгар жатвы, я стоял на часах у переправы через Рону. В воздухе с шумом носилось бесчисленное множество стрекоз. Я старался поймать одну из них для маленького Кларе, сына Лазули, как вдруг услышал звуки набата, доносившиеся с колокольни церкви св. Августина.
В этот момент я увидел бледного, насмерть перепуганного человека, который бежал со всех ног и кричал:
— Прячьтесь! Запирайте окна и двери! Мы погибли! Пришли марсельские разбойники! Это банда каторжников и убийц!
Среди прачек, стиравших белье в Роне, поднялся отчаянный переполох. Они побросали где попало белье, веревки, передники, лохани, корзины и, как стайка испуганных воробьев, рассеялись по улицам и переулкам. В течение нескольких минут во всех кварталах, прилегающих к Роне, слышен был лишь скрип задвигаемых засовов да скрежет ключей, поворачивающихся в замках.
Между тем с противоположного берега Роны доносились радостные звуки песни, веселые восклицания, аплодисменты, дробь тамбуринов и топот ног, пляшущих фарандолу.
«Что же там происходит? Надо взглянуть», — сказал я себе. Сказано — сделано. Раз! Два! Ружье на плечо! Шагом марш! И я побежал к зданию кордегардии, к ратуше, на площадь Башенных часов.
Какое оживление, какой шум! Под палящими лучами солнца на площади собралась огромная толпа. У двери ратуши Воклер выстраивает в шеренги национальных гвардейцев, сбежавшихся сюда на шум набата. Они полуодеты, шапки болтаются на головах, но каждый гвардеец держит в руках ружье и саблю. Люди одеваются на ходу, за многими бегут жены, нагруженные забытой впопыхах амуницией…
Никто толком не понимает, что же собственно происходит. Одни говорят:
— Это белые из Карпантра, сторонники папы и короля…
Другие отвечают:
— Нет, это крестьяне из Гадань, которые восстали против своего господина, взяли его в плен и привели сюда с собой…
Я слышал все эти разговоры в толпе и не знал, кому верить.
Воклер встретил меня криком:
— Что же ты мешкаешь, Паскале? Занимай свое место в рядах, да поживее!
— Что случилось? — спросил я его, поспешно становясь в строй.
— Что случилось? А то, что король Франции — изменник.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.