Марокко. Год в Касабланке - [41]

— Видите? — спросил он.

Я не заметил там ничего необычного.

— Мне кажется, что все в порядке.

Хамза и Осман сжали ладонями щеки.

— В каком смысле? — спросили они в один голос.

— Ну просто я не вижу ничего странного.

На этот раз пальцем на дерево показал Осман.

— Вон там, — сказал он.

Я посмотрел вверх, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в ярком свете полуденного солнца. Наклонив голову, я прищурился, потом еще раз, пока постепенно не рассмотрел то, из-за чего сторожа так взволновались. За гроздью фиников на шнурке висело небольшое безжизненное существо, похожее на крысу.

— Это еж, — пояснил Осман.

— И что он там делает?

Хамза повел меня по двору, через веранду, прочь из дома. Я следовал за ним через трущобы, где все еще стояла палатка фанатиков, затем вниз по холму в сторону моря. Я снова и снова спрашивал, куда он меня ведет. Но сторож не отвечал, он лишь сказал, что мы должны найти безопасное место, чтобы поговорить.

— А разве в доме не безопасно?

На лице Хамзы появилось выражение абсолютного ужаса. Мне показалось, что от страха его загорелое лицо стало цвета слоновой кости.

— Нет, — сказал он и повторил: — Нет, мсье Тахир, в доме очень опасно.

В конце главной дороги Хамза пересек набережную Корниш и направился через забор к пляжу. Тяжелые зимние волны бились о песок. Сторож остановился и в упор посмотрел на меня.

— Плохие новости, — сказал он.

— Что-то с рабочими? Они недовольны тем, что их уволили?

Хамза замер.

— Нет, нет, рабочие тут ни при чем. Гораздо хуже. Кто-то пытается навредить вам.

— Квандиша и джинны?

Сторож опустил глаза.

— Я все вам расскажу, — тихо сказал он.

Мы сели на песок, и Хамза пристально посмотрел на прибой.

— Жил когда-то человек, который влюбился в жену другого человека, — начал он, отведя глаза в сторону. — Он тайком встречался с ней под пальмовым деревом в первую ночь каждого месяца. Он дарил ей скромные подарки — розу, сласти, что-то вроде этого. Женщина влюбилась в этого человека, и они вместе сбежали. Обманутый муж поклялся, что убьет их обоих. Его семья была обесчещена. Он выслеживал любовников неделями, месяцами, годами.

Хамза пальцем начертил на песке квадрат.

— Когда он наконец отыскал их, они жили в доме у моря. У них родился ребенок, и они были счастливы. Муж женщины выломал дверь, он готов был уже убить обоих, но что-то в последний момент остановило его. Он повернулся, пошел к себе домой и покончил с собой.

Я гадал, что общего имеет эта история с несчастным ежиком.

— В этой женщине было нечто неведомое обоим мужчинам, — сказал Хамза.

— В смысле?

— О, она была не простой женщиной, а джинном, и ее звали Квандиша.

— Значит, Квандиша — это женщина-джинн?

— Да.

Я спросил, при чем здесь ежик.

— Это знак, — ответил сторож. — Знак того, что Квандише не нравятся те, кто живет в ее доме.

— Ну и что мне теперь делать?

Хамза пристально вглядывался в воду. Рот его был открыт, однако слов оттуда не появлялось.

Я повторил свой вопрос:

— Скажи мне, что делать?

— Забирайте жену и детей, уезжайте из Дар Калифа и никогда не возвращайтесь.

Я оказался в затруднительном положении. Уволив по совету Камаля рабочих, я потерял в результате целое состояние. Надежда вернуть хоть часть денег была слабой. Какой-то местный гангстер пытался угрожать мне; таинственным образом исчезли документы на принадлежавший мне дом в центре городских трущоб, да и погода с каждым днем становилась все хуже. А теперь мне еще вдобавок говорят, что я должен покинуть этот дом, поскольку невидимый дух недоволен тем, что мы живем в нем.

На следующий день я спросил у Камаля, что он думает по этому поводу. Мой помощник не сомневался, что дохлый ежик и история о Квандише были частью хитроумного плана, имевшего целью напугать нас и выжить из дома.

— А вам не кажется, что это сторожа пытаются захватить дом? — спросил я.

Камаль какое-то время размышлял над моим вопросом.

— Нет, — заявил он наконец. — Сторожа тут ни при чем. Кто-то другой положил глаз на этот дом.

— Откуда такая уверенность?

Камаль снова замолчал.

— Потому, — сказал он задумчиво, — что Дар Калифа очень много для них значит.

Имам наших трущоб выглядел озабоченно. Когда я проходил мимо мечети, он криво улыбнулся, но не попросил денег. Именно поэтому я и понял: что-то было не так. Повсюду в переулках и лавочках вдоль главной дороги чувствовалось напряжение. Оно передалось мне, как и всем остальным.

Окна в палатке закрывались только в сумерки. До этого два бородача сидели у окна на табуретах: на головах белые вязаные шапочки, а поверх рубах на них были надеты синие свитера в тон. Каждый, кто проходил мимо палатки, ускорял шаг, словно бы бородачи только и поджидали удобного момента, чтобы схватить зазевавшихся прохожих и перерезать им глотки.

— Они похожи на террористов, — прошептал мне тем же вечером Осман. — Ой, боюсь, добром все это для нас не закончится. Если власти заметят анархистов, то они снесут наши дома. Они решат, что мы поддерживаем радикалов.

— Так почему вы их не прогоните? Это ваш бидонвиль, а не их.

Улыбка на лице Османа превратилась в гримасу.

— Если мы прогоним их, — сказал он, — они сожгут наши дома.