Марлен Дитрих - [127]

– Леди и джентльмены, ваша повариха – Марлен Дитрих. – Когда я вышла на сцену под оглушительный вой солдат, Розалинд шепнула мне на ухо: – Я предупредила оркестр, – и оставила меня стоять там – рубашка с закатанными рукавами, кудри остались приплюснуты после сеточки для волос.

– Марлен! Марлен!

– Ш-ш-ш, Liebchens, – шепнула я в микрофон. – Вы заставляете девушку нервничать.

Когда началась музыка, я попросила стул, и один из юнцов, сидевших в первом ряду, сбиваясь с ног, притащил его мне. Оседлав стул, я подтянула вверх штанины, чтобы открыть икры. В наступившей тишине мои глаза вдруг наполнились слезами, и сияющие лица слушателей затуманились, но я сдержалась и запела – от всего сердца, исполнив свой фирменный номер из «Голубого ангела». За ним последовали песни из «Марокко», «Дьявол – это женщина», «Белокурой Венеры», «Дестри снова в седле» и «Семи грешников». Я использовала шарф, как единственный аксессуар: накидывала его на голову, потряхивала им на плечах, как боа, – и чувствовала себя так, будто купалась в блеске и роскоши.

Закончив выступление, взмокшая и запыхавшаяся, я остановилась и, глядя из-под ресниц на многочисленную публику, произнесла свою любимую строчку из «Семи грешников»:

– О, посмотрите. Моряки. Не даст ли мне кто-нибудь американскую… сигарету?

Юнцы обезумели. Сигареты летели по воздуху и приземлялись вокруг меня десятками.

Когда я уходила, все мужчины, сидевшие за передними двенадцатью столиками, кинулись ко мне с зажигалками. Мерцающие огоньки освещали их восторженные лица в полутемном зале.

– Благослови вас Бог, мисс Дитрих, – услышала я чей-то шепот.

Тем вечером после закрытия кафе Бетт обнимала меня, а я плакала. Почему – сама не знала. Да, меня тронули все эти молодые люди, их горячность и энтузиазм. Совсем скоро их отправят за океан сражаться и умирать, так же как умирали немецкие мальчики. Но плакала я и еще о чем-то, первая трещина надлома прошла внутри меня, но определить словами, что это, я пока не могла. Меня вдруг будто залило волной потопа – годы надежд и разочарований, взлетов и падений, Габен и вся эта глупая карусель, как говорил фон Штернберг.

– Ну вот, – сказала Бетт, утешительно поглаживая меня по спине. – Я и не представляла, что ты такая естественная. Все эти завлекательные фильмы не позволяют судить о тебе. Твое место на сцене.

– Ты так думаешь?

Я подняла на нее взгляд. Прошло уже очень много времени с того момента, как я в последний раз вот так развлекала публику, без костюмов и прочих ухищрений, без камер и разных технических хитростей. Я сомневалась, похожа ли вообще была на Дитрих или выглядела средних лет немкой, поющей с ненатуральными придыханиями.

– Не скромничай. Ты слышала их аплодисменты. Они все не могли оторвать от тебя глаз. – Бетт хохотнула. – Даже Розалинд. И поверь мне, на нее не так легко произвести впечатление. – Она помолчала и добавила: – Почему бы тебе не обратиться за разрешением к USO? Забудь об этом разгуле. Дай нашим мальчикам то, в чем они нуждаются. Если бы у меня было то, что есть у тебя, я бы это сделала, – сказала Бетт, приподнимая юбку. – Но кто захочет смотреть на такие куриные лапки?

Это стало для меня апофеозом. Хотя согласно контракту меня должны были сдать в аренду «МГМ» для съемок в феерии на арабскую тему, с этого момента у меня был только один интерес: поддерживать страну, которая стала моей второй родиной, любым возможным для меня способом.

Глава 3

Хотя понадобился Пёрл-Харбор, чтобы сплотить страну, Америка оказывала военную помощь и осуществляла разведывательные действия начиная с 1941 года, когда Германия объявила нам войну. Как часть стратегии совместных с Британией и Россией действий, планы сокрушения Гитлера были столь же опасными и секретными, сколь велико было все возраставшее число жертв, притом что полной уверенности в победе не существовало.

Я беспокоилась, как это может отозваться в Берлине, если я начну открыто выступать перед войсками. Такой поступок стал бы декларацией убеждений, которую я не смогу аннулировать. Утешала я себя тем, что пока еще никто из моих родных не арестован, хотя мной и так уже совершено много чего, чтобы спровоцировать это. Больше прятаться было невозможно, ведь Гитлер намеревался опустошить всю Европу. Полностью избавиться от страха, что мои действия повредят дорогим мне людям, я не могла, но чувствовала себя обязанной занять твердую позицию и как известная личность, и как немка. Много лет я старалась сохранить свою карьеру, не подвергать опасности семью и не высовывалась. Так продолжаться не могло. Если я и дальше буду держаться в тени, значит примирюсь с тем, что ненавидела больше всего, и стану попустительствовать кровавым бесчинствам, косвенно принимая в них участие из боязни хоть что-нибудь предпринять.

В начале 1944-го я отправилась в Нью-Йорк подавать заявку на получение формального разрешения от USO, за чем последовало мое появление перед тысячью двумястами солдат в форте Мид. Я закончила сниматься в фильме «Кисмет» для «МГМ», где исполняла невероятный танцевальный номер – мой первый и последний в кино – закутанная в арабские покрывала, в сложном головном уборе и вся обрызганная золотой краской, отчего ноги у меня позеленели. Я работала в столовой в своем костюме. Бетт отругала меня. Солдаты, которые пытались потанцевать со мной, вошли в такой раж, что приехала полиция и Бетт обвинили в провоцировании бунта. Кроме того, я приняла участие в фокусе Орсона Уэллса, исполненном для фильма студии «Юниверсал», собравшего всех звезд, – «Вслед за парнями», где демонстрировалось все, на что способен Голливуд. Роль у меня была волшебная: Орсон распилил меня надвое, а студия прикарманила прибыли от проката.