Марксизм во времена Маркса - [19]

Среди многочисленных слабостей теоретического порядка утопического социализма одна нам кажется особо серьезной. Это – отсутствие экономического анализа той самой частной собственности, которая в произведениях «французских социалистов и коммунистов… не только была подвергнута разносторонней критике, но и утопически „упразднена“» [МЭ: 16, 24] даже без ее общего анализа как основы капиталистической системы и эксплуатации. Сам Маркс, вдохновленный «первым вариантом» «Набросков к критике политической экономии» Энгельса (1843 – 1844) [МЭ: 1, 544 – 571], пришел к выводу, что подобный анализ должен стать центральным ядром коммунистической теории. Как он отметил позднее, описывая процесс собственного интеллектуального развития, политическая экономия является «анатомией гражданского общества» [МЭ: 13, 6]. Этой критики не было у французских социалистов-утопистов. Отсюда можно понять его восхищение Прудоном (1809 – 1865) и то, что Маркс так его защищал (в «Святом семействе», 1845). Он прочитал «Что такое собственность?» (1840) где-то в конце 1842 года и восхищался автором как «очень строгим и острым социалистическим писателем» [МЭ: 1, 114 – 118]. Но утверждать, будто Прудон «повлиял на Маркса» или же способствовал формированию его мысли, было бы преувеличением. Уже в 1844 году Маркс сравнивал его с коммунистом, портным Вейтлингом [МЭ: 1, 443] – и зачастую не в пользу Прудона, – чье единственное достоинство состояло в том, что он, как и Прудон, был настоящим рабочим.

Однако, ставя Прудона ниже Сен-Симона и Фурье, Маркс все-таки оценил сделанный им шаг вперед по сравнению с этими последними. Впоследствии он подобным же образом сравнивал Фейербаха с Гегелем и, несмотря на постоянно растущую неприязнь к Прудону и его последователям, не менял своего мнения [МЭ: 16, 25]. И это вовсе не относилось к экономике (Маркс писал об этом: «В строго научной истории политической экономии книга эта едва ли заслуживала бы упоминания»), поскольку Прудон не был и никогда так и не стал серьезным экономистом. Маркс восхищался Прудоном не потому, что у него что-то почерпнул, а потому, что он увидел в нем пионера той самой «критики политической экономии», которую он сам определял как главную теоретическую задачу, и тем положительнее о нем отзывался, что Прудон был настоящим рабочим и оригинальным мыслителем. А чтобы заметить теоретические слабости Прудона и еще более выделить их на фоне его же достоинств, Марксу не стоило особенно глубоко уходить в изучение экономики. Все это он уже сделал в «Нищете философии» (1847).

Ни один из прочих французских социалистов, однако, не оказал заметного влияния на формирование Марксовой мысли.

4. Английские и французские левые экономисты

Три источника Марксова социализма хорошо известны: это французский социализм, немецкая философия и английская политическая экономия. Еще в 1844 году Маркс говорил о чем-то подобном этому международному разделению интеллектуального труда внутри европейского пролетариата [МЭ: 1, 443]. Поскольку здесь мы занимаемся истоками Марксовой мысли в связи с социалистической или рабочей мыслью домарксова периода, рассмотрим экономические теории Маркса лишь с точки зрения их самобытности или опосредованности этой мыслью, или же способности аналитического предвидения, которую Маркс обнаружил в этих теориях.

Английский социализм берет свое интеллектуальное начало от английской классической политэкономии из двух источников: от Оуэна, отталкиваясь от утилитаризма Бентама, и в особенности от так называемого «рикардианского социализма» (некоторые из его представителей поначалу были утилитаристами), и от Уильяма Томпсона (1783 – 1833), Джона Грея (1798 – 1850), Джона Фрэнсиса Брея (1809 – 1895) и Томаса Годскина (1787 – 1869). Эти авторы важны не только потому, что опирались на трудовую теорию стоимости Рикардо в разработке теории экономической эксплуатации трудящихся, но и потому, что были активно связаны с социалистическими (оуэнистами) и рабочими движениями. О том, что даже Энгельс знал об их трудах в начале 40-х годов, указаний нет, и, конечно же, Маркс до 1851 года не читал Годскина, «возможно, одного из самых ярких и убедительных экономистов-социалистов домарксова периода»[24]. Впоследствии он дал собственную оценку этому экономисту с присущей ему научной точностью[25]. То, что эти авторы в конечном счете должны были повлиять на экономические занятия Маркса, пожалуй, более известно, чем вклад англичан – скорее радикального, а не социалистического порядка – в Марксову теорию экономических кризисов. Уже в 1843 – 1844 годах Энгельс пришел к выводу – возможно, почерпнутому из «Истории среднего и рабочего классов» Джона Уэйда (1835) [МЭ: 1, 551 – 554][26], – что периодичность кризисов есть неотъемлемая часть капиталистической экономики, и применил его с целью опровержения закона Сэя.

По сравнению с этими левыми английскими экономистами Маркс менее обязан экономистам континентальной Европы, во всяком случае, их влияние на него гораздо меньше. Что до французского социализма, то там экономическая теория развивалась в сен-симонистских кружках, вполне возможно под влиянием швейцарского инакомыслящего экономиста Сисмонди (1773 – 1842), в особенности через посредство Константэна Пекёра (1801 – 1887), которого считали «связующим звеном между сен-симонизмом и марксизмом» (Лихтхейм). И тот, и другой были одними из первых экономистов, которых Маркс основательно изучил начиная с 1844 года. Сисмонди многократно цитируется; о Пекёре говорится в третьем томе «Капитала», но ни один из них не упоминается в «Теориях прибавочной стоимости», хотя когда-то Маркс и думал упомянуть в них Сисмонди. Однако туда вошли английские социалисты-рикардианцы. Во всяком случае, сам Маркс был последним и самым великим из этих социалистов.