Марксизм в России начинался со лжи - [40]

Трагизм концепции Энгельса и Плеханова был, может быть, и особенно характерен: они искренне считали себя революционерами, но российская революция в октябре 1917 г. оказалась роковой прежде всего именно для их взглядов. И произошла революция «не в то время», как они предполагали, и сама по себе явно была «не той», какую они России пророчили. Ее основным содержанием объективно была, как ни огорчайся, общинность, и лишь в малой степени — свержение начинавшегося капитализма: ни капитализма, ни порождаемого им пролетариата в стране тогда фактически еще не сложилось. Ныне это трудно ли понять?

Обратимся к сути «русской идеи» конкретно в варианте Чернышевского и Маркса. Может, она (идея) — итог поспешности?

Никак! Уже и мысли Чернышевского (первооткрывателя самой главной русской самобытности) на этот счет основательны вполне. Опираясь на публикацию А. Гакстгаузена, он делает выводы о неотвратимости действия объективных законов в российской истории.

Да и прежде него Герцен высказывал близкие этому идеи об общине. «Разве, — писал он, — освобождение крестьян с землею — не социальный переворот? Разве общинное владение и право на землю — не социализм?..» (Сочинения в 2-х т., М., 1986, т. 2, с. 448). Герцен же: «У русского крестьянина нет нравственности, кроме вытекающей... естественно из его коммунизма, эта нравственность глубоко народная; немногое, что известно ему из Евангелия, поддерживает ее; явная несправедливость помещиков привязывает его еще более к его правам и к общинному устройству» (там же, с. 167).

Чернышевский берет тот же вопрос и исследует его средствами науки. Маркс ссылался на Чернышевского как на высший научный авторитет в этой проблеме. Фигура Чернышевского, действительно, огромная и — недооцененная. А русскими социал-демократами она была принижена. В том числе тем, между прочим, что возносили его не за самое великое из сделанного им. Душили, так сказать, в объятьях…

Впрочем, нелишне нам здесь хотя бы кратко воспроизвести действительно великое в Чернышевском. «Прежде нежели вопрос об общине приобрел практическую важность с начатием дела об изменении сельских отношений, — читаем в его гениальной статье “Критика философских предубеждений против общинного владения”, — русская община составляла предмет мистической гордости для исключительных поклонников русской национальности, воображавших, что ничего подобного нашему общинному устройству не бывало у других народов и что оно, таким образом, должно считаться прирожденною особенностью русского или славянского племени, совершенно в том роде, как, например, скулы более широкие, нежели у других европейцев... Наконец, люди ученые и беспристрастные (имеется в виду Т. Н. Грановский. — Г. К.) показали, что общинное поземельное устройство в том виде, как существует теперь у нас, существует у многих других народов, еще не вышедших из отношений, близких к патриархальному быту, и существовало у всех других, когда они были близки к этому быту. Оказалось, что общинное владение землею было и у немцев, и у французов, и у предков англичан, и у предков итальянцев, словом сказать, у всех европейских народов; но потом при дальнейшем историческом движении оно мало-помалу выходило из обычая, уступая место частной поземельной собственности. Вывод из этого ясен. Нечего нам считать общинное владение особенною прирожденною чертою нашей национальности, а надобно смотреть на него как на общую человеческую принадлежность известного периода в жизни каждого народа. Сохранением этого остатка первобытной древности гордиться нам тоже нечего... потому что сохранение старины свидетельствует... о медленности и вялости исторического развития. Сохранение общины в поземельном отношении, исчезнувшей в этом смысле у других народов, доказывает только, что мы жили гораздо меньше, чем эти народы. Таким образом, оно со стороны хвастовства перед другими народами никуда не годится» (Сочинения в 2 т., М., 1986, т. 1, с. 609; курсив мой. — Г. К.).

Замечательно! Никакой идеализации! Чернышевский еще по свежим тогда следам оценивает, в сущности, открытие Грановским общинной стадии в развитии всего человечества. Оно, это открытие, кстати, сделано им раньше, чем Л. Морганом. Сюда, к этой стадии, Грановский справедливо относил и «архаическую» русскую крестьянскую общину. Далее же начинались важные расхождения между ними. Если уж совсем точно — Грановский раньше всех вооружил своими исследованиями российское «западничество». Чернышевский пишет именно об этом открытии Грановского: «Такой взгляд совершенно правилен; но вот наши и заграничные экономисты устарелой (! — Г. К.) школы вздумали вывесть из него следующее заключение: “Частная поземельная собственность есть позднейшая форма, вытеснившая собою общинное владение, оказывавшееся несостоятельным перед нею при историческом развитии общественных отношений; итак, мы подобно другим народам должны покинуть его, если хотим идти вперед по пути развития”» (там же).

Вот же где зарождалась основа для будущей плехановской (и Вашей) позиции. И вообще всей русской социал-демократии, громко объявившей общину реакционной... Чернышевский меж тем продолжает о специфически «западническом» движении мысли: «Это умозаключение служит одним из самых коренных и общих оснований при отвержении общинного владения. Едва ли найдется хотя один противник общинного владения, который не повторил бы вместе со всеми другими: “Общинное владение есть первобытная форма поземельных отношений, а частная поземельная собственность — вторичная форма: как же можно не предпочесть высшую форму низшей?”» (там же, с. 610).