Маркос Рамирес - [65]

Такое поведение очень удивляло дядю, а еще больше — его жену и тещу. Однажды я слышал, как донья Долорес сказала дочери:

— Странно! Дон Сакариас утверждал, что мальчишка — сущий дьяволенок, а он ведет себя ну просто как старик, сидит весь день, зарывшись в книги. Дону Сакариасу следовало бы запретить ему столько читать — зачем смолоду портить зрение?

Среди книг дяди я наткнулся на старый объемистый том в черном переплете и отбросил его в сторону, предполагая, что это свод законов или иной сухой труд по вопросам права. Как-то вечером, перерыв всю библиотеку и не найдя в ней ничего нового, еще не читанного, я со скуки притащил к себе в комнату этот огромный том, намереваясь хотя бы перелистать его. Но, едва перевернув и просмотрев первые страницы, я с удивлением убедился в своей ошибке.

Измятые страницы фолианта с пожелтевшими гравюрами повествовали о старинных историях, представлявших для меня захватывающий интерес: действие развертывалось то в герцогствах Германии, то в старой Франции, по которой пронеслась Революция, то в гордой Венеции дожей и в Испании, порабощенной инквизицией. Помню, одна из картинок изображала двух человек в плащах, со скрещенными мечами. Подпись гласила: «Беппо Керано и Андрес Лоредано» — один из них, Беппо, если память меня не обманывает, был в свое время знаменитым кондотьером[89].

Три — четыре дня я провел, погрузившись в чтение, не выпуская книгу из рук даже во время обеда. Я упивался волнующей повестью о тайных совещаниях франкских судей с их страшными клятвами и мрачной местью, неустанно боровшихся против Карла Смелого, который в конце концов и был убит, когда он, согласно летописи, бежал после поражения на поле битвы. Меня увлекали необычайные похождения Джона Джоя, ловкого обладателя смертоносного и безмолвного арбалета, и приводили в ужас злодеяния инквизиции, с ее дьявольскими застенками пыток и чудовищными ауто-да-фе[90]. Волосы вставали у меня дыбом, когда я читал о жестокой судьбе старого еврея и его прекрасной дочери Сары, беспощадно преследуемых святейшей инквизицией.

То безразличие, которое я доселе испытывал к церкви и священникам, сменилось под влиянием этой книги гневным возмущением. Раскрывшаяся передо мной цепь преступлений инквизиции до такой степени взбудоражила меня, что как-то поздно ночью, захлопнув книгу, чтобы передохнуть, я вышел на цыпочках из дома и двумя метко брошенными камнями выбил стекла в церковном окне.

Как и следовало ожидать, на следующий день прихожане подняли шум. По счастью, никому в голову не пришло допустить хоть на одну минуту, что виновником подобного святотатства был племянник местного алькальда.

Каникулы подходили к концу, и дядя решил устроить прогулку, в которой мне также предстояло участвовать. С великой неохотой я согласился на это, и вот однажды рано утром мы вышли из города, с целым выводком подруг Тереситы, по направлению к знаменитому водопаду на реке Какао. Женщины захватили с собой маленькие корзинки и свертки, а дядя — вместительные сумки с провизией, бутылками и сменой белья для меня, мечтавшего о купанье в водопаде. Я нес котомку с кукурузными лепешками и мешочек с известкой для ловли барбудо.

И только мы отошли от города, как нас догнал полицейский и сообщил дяде, что в алькальдии требовалось его присутствие по важному и срочному делу. Тщетно пытались женщины отговорить дядю от возвращения в город — он велел нам идти вперед, обещая вскоре догнать нас верхом.

Мы продолжали путь, руководствуясь указаниями доньи Долорес, которая хорошо знала дорогу, я же, как единственный мужчина в компании, горделиво поправил нож на поясе и пошел впереди всех.

Дойдя до реки Какао, мы переправились по висячему мостику на левый берег, более отлогий и менее изрезанный. Мы шли, оживленно беседуя, как вдруг наше внимание было привлечено каким-то странным шумом, донесшимся с другого берега. Мы вернулись взглянуть, что происходит. Из разрытой маленькой норки, которая виднелась на противоположном высоком обрывистом берегу, сыпалась, скатываясь вниз, галька.

— В норку только что залез какой-то хищник! — сказал я уверенно и, чтобы придать своим словам больший вес, добавил: — Возможно, змея!.. Необходимо ее уничтожить!

Бросив на камень котомку и мешочек, я выхватил нож и с нарочитой решимостью кинулся к реке.

Испуганные женщины, охотницы поднимать бурю в стакане воды, истошно закричали, предостерегая меня о страшной опасности и требуя, чтобы я немедленно вернулся. Но я прикинулся глухим и вмиг добрался до противоположного берега, откуда до меня донеслись слова рассерженной доньи Долорес:

— Ну, а мы уйдем! Если на его башку обрушится беда, пусть дон Сакариас не говорит потом, что никто его не предупреждал!

И старуха твердо зашагала вперед, увлекая за собой перетрусившую компанию.

Чувствуя себя на верху блаженства оттого, что мне удалось показать свою безграничную храбрость, я вскарабкался по обрыву наверх и заглянул в норку. В темноте я смутно различил забившегося вглубь зверька. Осторожно сунув левую руку в норку, я ухватился на ощупь за конец хвоста и резким рывком попытался вытащить зверька, но у выхода он зацепился за что-то и уперся. Тогда, не выпуская хвоста, я получше приладился, чтобы было сподручнее тянуть добычу, как вдруг почувствовал на лице горячую струю густой, зловонной жидкости; она мгновенно обожгла мне кожу, я чуть было не задохнулся. Издалека до меня донеслись возмущенные выкрики доньи Долорес: