Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки - [53]

— Я дам вам отпущение грехов лишь в случае, если вы добровольно оставите двор.

Ничего себе: оставить двор, чтобы получить должность при дворе! Что за бред! Разгневанная маркиза обратилась к другому священнику, который, впрочем, проявил ту же непреклонность, что и его предшественник. В конечном итоге, она обратилась к самому Папе Римскому в безумной надежде, что тот осудит служителей церкви. Она написала Папе, что «необходима для счастья Людовика XV и для благого завершения его дел», что лишь она единственная осмеливалась говорить столь нужную королю правду, и так далее в том же духе. Но Ватикан даже не счел нужным ответить ей.

Тогда с помощью своего друга генерал-лейтенанта полиции Беррье она разыскала среди парижского духовенства священника, который, вроде бы, согласился дать ей отпущение грехов. Этим священником был отец де Саси, но он в качестве обязательного условия потребовал от нее, чтобы она вернулась к мужу. Маркиза хотела было отказаться, но тут ей в голову пришла гениальная идея, и она написала Шарлю д’Этиолю письмо, в котором предложила ему восстановить семью, если он, конечно, не против. Вне зависимости от его решения, она также попросила его выразить свое отношение к тому, что она собирается занять место при дворе королевы.

Письмо было доставлено д’Этиолю, и можно себе представить, с каким удивлением тот его прочитал. Не успел он прийти в себя, как к нему явились двое посетителей. Одного звали Жан-Батист Машо д’Арнувилль, другого — Шарль де Роган, князь де Субиз. Оба, будучи близкими друзьями и посланниками маркизы де Помпадур, дали понять обманутому в свое время супругу, «что он вправе требовать возвращения жены, но это может вызвать сильное недовольство короля».

Шарль д’Этиоль, утешавший себя, как мог, и живший в это время с очаровательной танцовщицей мадемуазель Рем, не испытывал ни малейшего желания восстанавливать отношения с бывшей женой. В свободное от мадмуазель Рем время он ударился в занятия философией, заливая прошлые обиды вином и чтением трудов Горация. Успокоив обоих посланников, он написал маркизе замечательное, полное иронии письмо. Вот оно:

«Мадам, я получил письмо, в котором вы сообщаете мне о пересмотре своего поведения и намерении посвятить себя Богу. Подобное я могу лишь приветствовать. Ясно себе представляю, как трудно вам было бы предстать передо мной, а мне — вас принять. Я хотел бы забыть нанесенное вами оскорбление, но ваше присутствие будет постоянно напоминать мне о нем. Единственное решение, которое мы можем принять — это продолжать жить отдельно. Хочу надеяться, что вы не ревнуете меня к моему нынешнему счастью, а я посчитал бы его омраченным, если бы принял вас и жил с вами, как с женой. Вы понимаете, что время не властно над понятием чести.

Имею честь, мадам, быть вашим покорным слугой».

Письмо это принесло большое облегчение маркизе де Помпадур. Другого, в принципе, она и не ожидала, хотя все-таки немного побаивалась, что бывший муж возьмет и поймает ее на слове. Самое главное заключалось в том, что это письмо помогло ей продемонстрировать, что супружеские узы «не ею были расторгнуты». Ну, действительно, разве виновата она в том, что бывший муж не имеет ни малейшего желания принять ее обратно?

А раз так, королева принуждена была уступить, и 8 февраля 1756 года маркиза де Помпадур была представлена к должности ее сверхштатной фрейлины, а этого в то время удостаивались лишь самые знатные женщины Франции.

Представление в соответствии со всеми правилами провела герцогиня де Люинь. Сказать, что враги маркизы были разочарованы, это значит ничего не сказать. Граф д’Аржансон, ненавидевший фаворитку лютой ненавистью, по этому поводу писал:

«Аристократия приняла эту новость плохо. Многие придворные дамы из высшего света в открытую говорили, что не могут больше оставаться на своем месте рядом с мадемуазель Пуассон, дочерью лакея, в свое время приговоренного к повешению».

Тем не менее буквально со следующего дня маркиза приступила к выполнению своих новых обязанностей. Она стала сопровождать королеву к мессе и дежурить возле нее во время обедов. Несмотря на проблемы со здоровьем, делала она это достаточно регулярно. При этом она постоянно дарила королеве цветы, как бы замаливая перед ней свои грехи.

* * *

Одно из условий получения этой должности заключалось в получении примирительного поцелуя от дофина, и тот, будучи принужден к этому своим отцом, поцеловал фаворитку, но потом, отвернувшись, показал ей язык.

Одна добрая приятельница, увидя в зеркале эту гримасу дофина, донесла о том маркизе де Помпадур, которая тотчас же пожаловалась королю на эту обиду, уверяя его, что дофин, не оказав уважения его любовнице, тем самым не оказал почтения ему самому.

Возмущенный король приказал дофину отправиться в Медон и оставаться там до его нового приказания. Королева и министры пробовали примирить отца с сыном, но король был непреклонен.

Известие об этом изгнании и причине, побудившей к нему короля, дошло до парламента, а этот высший судебный орган, забывший об услуге, оказанной ему маркизой де Помпадур, только и ждал случая, чтобы продемонстрировать свое недовольство. Представители парламента явились к королю и заявили ему о необходимости немедленного возвращения дофина, который, как они сказали, принадлежал не столько отцу, сколько государству, королем которого он, возможно, сделается. Король согласился на возвращение сына, но с условием, чтобы тот извинился за показанный маркизе де Помпадур язык. Дофин извинился, возвратился ко двору, но зато сделался еще более злобным врагом фаворитки.