Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец? - [26]

Анн-Проспер де Лонэ де Монтрей

Она так и не вышла замуж, хотя с того времени, как они с маркизом были вместе, прошло несколько лет. Печаль по поводу ее смерти стала прерогативой ее матери, мадам Кордье де Лонэ де Монтрей. И ей, надо признать, трудно было позавидовать, ведь смерть отняла у нее одну из дочерей, а ненавистный зять – другую. Да, она сосредоточила всю свою любовь на внуках, сыновьях маркиза де Сада, но по отношению к нему самому она осталась все так же непримирима, о чем свидетельствуют следующие ее слова: «Он должен оставаться в тюрьме уже потому, что выпущенный на свободу будет только безобразничать».

Ревность маркиза де Сада

Через два месяца, то есть 13 июля 1781 года, Рене-Пелажи де Сад впервые получила разрешение навестить в тюрьме своего мужа. А осенью того же года у маркиза вдруг начались свирепые приступы ревности.

Это удивительно, но он вдруг начал адресовать своей жене самые гнусные, самые несправедливые обвинения. Типичный пример – его письмо, датированное сентябрем 1781 года:

«Вы – орудие моей пытки. Поскольку это так, то как они предполагают заставить вас выполнить эту роль, не сделав исключительно несчастной? Если у вас были хоть малейшие дружеские чувства ко мне, было необходимо их насильно подавить, ибо они хорошо знали, что ваша дружба была моим единственным утешением, и они добились в этом успеха, дав вам любовника. Следовательно, омерзительная политика самых гнусных советчиков вашей матери такова: поощрять преступление, оправдать его, дабы наказать зло. Какая отвратительная мысль! Какая постыдная идея! И как могло случиться, зная вас, как знаю я, со всеми вашими добродетелями, всей вашей порядочностью, всей вашей искренностью, что вы не почувствовали ту западню, которую они вам подстроили? Как получилось, что вы не смогли ее избежать? Увы! Ваша отвратительная мамаша теперь нанесла мне решающий удар; она лишила меня всего: имущества, чести, состояния, свободы… Я бы вынес все, не стал бы ни о чем жаловаться: но украсть у меня ваше сердце!.. О, мой дорогой и божественный друг, <…> этого я не переживу!»

Казалось бы, что за бред? Какого еще любовника?

Рене-Пелажи ничего не могла понять, а ее муж все продолжал и продолжал изливать на нее свои претензии:

«Почему вы упорно доводите меня до отчаяния и становитесь источником моего падения? Я все еще имею на вас одно драгоценное право, звание, в котором не может отказать мне вся вселенная: я отец ваших детей. Хорошо, смягчитесь хотя бы ради них, если не ради меня! Если я вам более не нравлюсь, тогда я готов умереть, я согласен, я избавлю вас от своего присутствия. <…>

О, боги! Как же вы заставляете меня страдать! И как же продуманны и ужасны ваши пытки! Ах, именно так душу наполняют отчаянием и горечью, но едва ли таким способом можно вернуть ее на прямой путь!»

Как говорится, дальше – больше, и в начале октября 1781 года маркиз де Сад написал жене:

«Всю свою жизнь я буду жертвой ее ярости и неослабной мстительности.

А ведь эта женщина еще считается набожной прихожанкой, ходит в церковь и причащается… Одного подобного примера достаточно, чтобы превратить самого набожного человека во вселенной в атеиста. О, как я ее ненавижу! Боже милостивый, как я ее презираю! И какой наступит для меня благословенный момент, когда я узнаю, что это отвратительное существо испустило последний дух! Я торжественно клянусь со всей искренностью раздать бедным двести луи в тот день, когда я узнаю об этом благословенном событии, и дам еще пятьдесят слуге, который принесет мне это известие, или служащим той почтовой службы, которая возвестит об этом событии по почте.

Я согласен на любые мучения, которые богу будет угодно наслать на меня, если я когда-либо нарушу условия этой клятвы, письменную копию которой я ношу при себе уже более трех лет. Я признаюсь, что никогда никому не желал смерти, за исключением этой женщины!»

Понятно, что это все – о матери Рене-Пелажи, но чуть ниже вновь досталось и ей самой:

«Давайте предположим, что небеса пощадили моего отца и мать, как они пощадили обоих ваших родителей, что их состояние, которое они только начали накапливать, не пострадало от серьезных спадов или колебаний, и давайте также предположим, что форма этого самого состояния не позволила его попусту растратить; что оба они еще живы и занимают такое положение в обществе, которое должны были бы занимать по праву; и теперь давайте предположим, что сиротой оказались вы, и что вы вели себя в той манере, которую мы назовем сомнительной.

Скажите мне, мой дорогой друг, скажите, зная ту силу характера, которой они оба обладали, вы верите, что они когда-либо могли бы обращаться с вами так, как обращается со мной ваша семья, и можете ли вы представить, что если все-таки допустить, что они бы так поступили, я бы примирился с этим хоть на секунду? Каков же результат этих печальных мечтаний? Таков, что я жертва судьбы и мести, и что в самой глубине моего сердца я нахожу утешение в том, что могу сказать себе: «О, мои родители, вы бы никогда не позволили ей быть такой несчастной, даже если бы она была столь же виновата!?