Маркиз де Сад. Великий распутник, скандальный романист или мечтатель-вольнодумец? - [27]

Я бы никогда не пожелал вам такой участи, но если бы Господь покарал вас ею, как бы доволен, как бы рад я был броситься на вашу защиту, сплотить людей для вашей поддержки, сделал бы все, что в моей власти, чтобы защитить вас. <…>

Вы же позволили заковать в оковы своего мужа.

Поэтому, когда приедете меня навестить, будьте добры уволить меня от всех этих лживых отговорок: я не знала; это случилось само собой…»

Ну, в самом деле – полный бред. Маркиз де Сад, казалось, ополчился против ни в чем не повинной Рене-Пелажи. На самом ли деле она боролась за его освобождение? И не случилось ли у нее романа с другим мужчиной?

Письмо маркиза де Сада жене от 17 сентября 1780 года

Он возмущенно писал:

«Почему вы не отвечаете мне по поводу моей самой искренней просьбы, чтобы Буше не сопровождал вас, когда вы меня навещаете? Может быть, кто-то заставляет его приходить вместе с вами? Впрочем, я не собираюсь этого комментировать, ибо мне кажется, что из вашего письма следует, что вы прилагаете все усилия, чтобы он не приходил, и я на этом закончу и больше не стану поднимать этот вопрос, разве что повторю: о, если Буше все-таки будет вас сопровождать, и если вы будете одеты в ваш проститутский наряд, как это случилось в прошлый раз, я клянусь своей честью, что даже не намерен к вам спускаться. Это первое, что я спрошу, когда они придут за мной: «Буше тоже там? Она вырядилась так же, как и в прошлый раз?». Если ответы будут утвердительными, я не пойду».

Уж не думал ли он, в самом деле, что его жена завела себе любовника?

Понятно, что на своем пути к свободе маркиз видел мадам Кордье де Лонэ де Монтрей. Но почему его раздражение, доходившее до бешенства, вдруг обрушилась и на ее дочь?

Дональд Томас в своей книге о маркизе де Саде отвечает на этот вопрос так:

«В поведении Сада по отношению к Рене-Пелажи начало проявляться растущее раздражение, доходившее до бешенства. <…> В письмах маркиз возмущался несправедливостью своего заключения, а потом настоятельно просил сообщить, в чем состоит его преступление, и определить конкретную меру наказания. Подобно другим одержимым, он проявлял неравнодушие к цифрам и счету. Любимой его игрой, правда, принимаемой всерьез, стало путем манипуляций с числами месяцев и дней своего заточения определение даты предполагаемого освобождения.

В конце концов, он ополчился против Рене-Пелажи. На самом ли деле она боролась за его освобождение? Не случилось ли у нее романа с другим мужчиной? Он был готов поклясться, что жена увлекалась его другом, Лефевром, который достал ему кое-какие книги. Когда в 1781 году в разговоре Рене-Пелажи упомянула о своем решении жить вместе с мадам де Вилле, чтобы снова иметь свой дом, Сад обвинил ее в лесбиянстве».

Ответить однозначно на поставленный выше вопрос невозможно. Это дело не биографов, а профессиональных психологов или даже психиатров, которые не просто помогают найти выход из проблемных ситуаций, а изучают и лечат проблемы, связанные с психическим здоровьем. Но факт остается фактом: во время их коротких свиданий в тюрьме маркиз де Сад вдруг дошел до того, что стал бить свою несчастную жену. Несколько раз присутствовавшие при этих свиданиях спасали Рене-Пелажи от тяжелых ранений, и наконец, в дело вмешались власти: свидания были запрещены.

Мария-Доротея де Руссе

Находясь «на воле», несчастная Рене-Пелажи де Сад, не чувствуя никакой поддержки со стороны родственников, сочла для себя необходимым найти внимательную и сочувствующую подругу, которая любила бы ее и с которой можно было бы поговорить обо всем.

Такую подругу, преданную и терпеливую, ей удалось встретить в лице Марии-Доротеи де Руссе, которую все звали не иначе как Милли.

Она жила в окрестностях замка Лакост и была дочерью нотариуса. Маркиза де Сада она знала с детства. Характер их отношений с маркизом точно не установлен (вроде бы от безделья или из вежливости он в свое время слегка за ней ухаживал), но известно, что Милли пыталась «улучшить» его нравственный облик, а за это он в шутку называл ее «Святой».

Примерно через месяц после нового заключения в Венсеннском замке маркиз де Сад начал переписываться и с мадемуазель де Руссе. При этом тон его писем к Милли менялся от кокетливого до шутливо-наставнического, а та, обладая натурой страстной, очень скоро начала испытывать к маркизу весьма глубокое, хотя и платоническое чувство.

А потом, как это обычно и бывает, из-за стен своей тюрьмы, где у него, по сути, и не было выбора, маркиз де Сад вдруг увлекся Марией-Доротеей. Все это биограф маркиза Анри д’Альмера очень точно назвал «возрождающейся любовью, в состав которой входили в разных дозах благодарность и безделье». И она – эта возрождающаяся любовь – увлекала нашего героя. «Это был своего рода горчичник – отвлекающее средство».

В частности, в апреле 1781 года маркиз де Сад написал Марии-Доротее де Руссе:

«Нет, я никогда не прощу тех, кто предал меня, и не удостою их ни взглядом, пока я жив. Если бы мое дело продолжалось в течение полугода или даже года, и это было бы той ценой, которую я должен был бы за это заплатить, – да, тогда я, возможно, и забыл бы; но когда это подрывает как мой рассудок, так и мое здоровье, когда это навсегда покрывает позором меня и моих детей, когда, одним словом, это приводит – как вы увидите – к самым ужасным последствиям в будущем, те, кто каким бы то ни было образом приложили к этому руку – двуличные, лицемерные лжецы, которых я буду ненавидеть всем сердцем и душою до своего смертного дня.