Маркиз де Боливар - [2]

Итак, предоставим слово лейтенанту Йохбергу, который рассказывает о странных явлениях, пережитых им зимою 1812 года в астурийском горном городке Ла Бисбаль.

Глава I. УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА

Около восьми часов утра мы увидели, наконец, два белых церковных шпиля городка Ла Бисбаль. Мы промокли до шкуры, я и мои пятнадцать драгун, и с нами - полковой адъютант капитан Эглофштейн, прибывший в город для переговоров с алькальдом.

Наш полк выдержал накануне ожесточенный бой с герильясами полковника Сарачо, которого наши люди - уж не знаю, за что, - прозвали Дубильной Бочкой - может быть, за его грузную комплекцию. К вечеру нам удалось сбить с позиций и рассеять мятежников; наша конница преследовала их до лесов, где они укрылись врассыпную, и мы едва не взяли в плен самого полковника Дубильную Бочку, который не мог передвигаться быстро, потому что страдал подагрой.

Потом мы простояли ночь в открытом поле - к досаде моих драгун, которые ругались и злились, что после такого дня им не могут дать хотя бы ночлега на сухой соломе. Я - больше в шутку - пообещал каждому из солдат пуховую постель с шелковой занавеской на следующую ночь, если только мы войдем в Ла Бисбаль, и они успокоились.

Сам я провел часть ночи вместе с Эглофштейном и лейтенантом Дононом в квартире полковника. Мы пили глинтвейн, играли в фараона, чтобы развлечь командира, но он не переставал вспоминать и рассказывать о своей недавно умершей жене, так что нам пришлось отложить карты, слушать и стараться не выдать себя, ибо в полку "Нассау" не было ни одного офицера, который не побывал бы в постели Франсуазы-Марии...

Около пяти утра я отправился с Эглофштейном поднимать моих драгун. "Prenez garde des Guerillas![2]" - крикнул вслед мне полковник. Обязанность наблюдать за местностью, разыскивая признаки присутствия герильясов, была самой утомительной, но что делать - я был самым молодым офицером полка.

Но дорога была свободна, мы не столкнулись с мятежниками и не видели их следов. Заметили только нескольких убитых мулов. Подъезжая к деревне Фигеррас, видели и двух мертвых испанцев, которых, очевидно, довезли туда смертельно раненными; один из них был бойцом отряда Сарачо, другой - в униформе полка "Нумансия", и, вероятно, их надеялись довезти до деревни, но смерть настигла их в пути.

Сама деревня Фигеррас была совершенно покинута жителями, все крестьяне вместе со стадами овец ушли в горы. Только в кабачке при выезде из деревни сидели три или четыре испанца. Это были disperses[3], бойцы из отряда Сарачо, и они немедленно убежали, завидев нас, а с опушки леса кричали нам: "Muerte a los Franceses!" - "Смерть французам!", но ни они, ни мы не сделали ни одного выстрела. Только один из моих людей, капрал Тиле, крикнул им в ответ: "Вовеки! Аминь, козлы чертовы!"; он вообразил, верно, что "Muerte a los Franceses!" означает что-то вроде "Хвала Иисусу Христу!"

Когда мы подъехали к Ла Бисбалю, нас встретил на дороге местный алькальд, он выехал за городские ворота навстречу конному отряду. Мы слезли с лошадей, он подошел и приветствовал офицеров обычными в таких случаях словами. Город, сказал он, настроен в пользу французов, поскольку герильясы полковника Сарачо причинили горожанам большой ущерб, сожгли немало строений, а в округе угоняли у крестьян скот. В городе лишь очень немногие настроены враждебно к императору, но они ушли к герильясам. Он просил пощадить город, заверяя, что горожане полны желания сделать для храбрых солдат великого Наполеона все, что в их силах.

Эглофштейн коротко ответил, что он лично не может ничего обещать, так как обращение с населением города полностью зависит от полковника. Затем он вместе с алькальдом и его письмоводителем отправился в ратушу, чтобы подготовить расквартирование подразделений полка. Горожане, составлявшие свиту алькальда, в явном страхе, не надевая перед нами свои шляпы, поспешили по домам - к своим женам.

Я с несколькими драгунами занял городские ворота. Расставив посты, я прошел в "посаду" - то есть кабачок, - стоявший перед воротами у самой дороги, чтобы подождать подхода остальной конницы нашего полка за чашкой шоколада, которую хозяин живо приготовил и подал мне.

Но после завтрака я вышел в сад, потому что воздух в тесной комнате провонял жареной рыбой и чесноком. Вернее, это был не сад, а огород, небольшой и плохо ухоженный: хозяин засадил его без всякого порядка луком, чесноком, тыквами и конскими каштанами, но аромат сырой земли и травы после дождя был мне приятен. За огородом сразу начинался большой парк, где высились дубы, ильмы, ореховые деревья, а узкая тропа была обсажена живой изгородью и вела между газонами к пруду, а вдали виднелся белый домик, шиферную крышу которого, блестевшую после дождя, я заметил с большой дороги.

Позади меня шагал мой капрал, вышедший из кабачка с недовольным видом.

- Господин лейтенант! - крикнул он мне. - Утром у нас - суп из скверной сечки, в обед - то же, вечером - хлеб с чесноком. И на таком рационе мы сидим неделями. Если кто из наших реквизирует у крестьянина десяток яиц ~ тут же военный суд. Но вы же обещали нам, что в Ла Бисбале нам накроют столы, поставят в холодную воду лучшее вино и в каждом котелке будет добрый кусок мяса. А теперь...