Марк, выходи! - [6]

Шрифт
Интервал

Однако в войне с «Мадридом» каменки были запрещены. Не знаю, как двум дворам удалось договориться, но пацан, который приходил с каменкой на бой, сразу же выгонялся Костяном. Иногда с пинками. Да, была пара таких случаев среди малышей. Почему? Потому что каменка – это страшная и мощная штука. С близкого расстояния она вышибала мозги. Или глаз. Говорят, был давний случай, когда после одного такого сражения на каменках пацанов развозили на скорой. Теперь никаких каменок.

Рогатки у нас разрешены только шпоночные. Шпонка – это согнутый в букву U или V кусок проволоки или маленький гвоздь. Кладешь шпонку на резинку, натягиваешь и отпускаешь. Если рогатка хорошая и пружинистая, то такая шпонка летела метров на двадцать, иногда пробивала картонный щит и оставляла царапину или синяк, если попадала по месту без одежды. А с близкого расстояния и одежда небольно спасала. Шпоночные рогатки мы делали из проволоки. Проволоку можно было найти на свалке.

В поход на свалку за проволокой меня позвал Санек Струков. Это он узнал, что завтра новый раунд «мадридской» войны, и рассказал об этом мне. Его брат-двойняшка Диман валялся дома с ветрянкой и в армию «Тринадцатого городка» на этот раз не вошел.

Струковым лет было так же, как и мне, но оба были повыше и посильней. Их еще в прошлом году пару раз старшаки звали драться против «Мадрида»: такие они были развитые. В прошлом году сражения для Струковых обошлись без травм и синяков. Пронесло. В прошлом году мы и победили всухую. В этом же все пошло по-другому: в последнем бою две недели назад Димана в упор по ногам расстреляли из шпонок, и ему пришлось сдаться, а Санька старшие исключили из битвы. Он перед самым началом случайно наступил в собачье говно, поскользнулся на нем и ушел домой отмываться.

По пути на свалку мы встретили Жирика и взяли его с собой. Жирик – еще один мелкий пацан из наших. Почему все его называли Жириком, никто не знал, но так уж повелось. Жирным Жирик не был. Скорее наоборот, Жирик был тем еще дрищом. Кажется, дунешь – и снесет Жирика. Драться с «Мадридом» Жирика никогда не звали. Все старшие были в курсе, что отец у Жирика был ментом. Милиционером. А лишних бед от Жирикова отца никто из старших пацанов не хотел. Мало ли, может, Жирику кто-то из «Мадрида» засветит, а ты потом перед его папаном робей. Жирик очень хотел драться и всегда переживал, что его не берут. Но ни я, ни Струковы тут ему помочь не могли. Все решали старшие.

– Да ладно, – сказал в этот раз Санек Жирику, когда тот опять начал ныть о том, чтобы мы уговорили старшаков его взять на войну, – ты все равно подходи завтра: может, у нас кто выбудет, и ты заменишь. А если проявишь себя хорошо, то вообще всегда звать будут, и все равно, кто отец у тебя.

Я на это сказал, что лучше все же сначала спросить у старших пацанов, но Жирик от слов Санька уже загорелся и намылился с нами топать на свалку за проволокой. Прогонять его мы не стали: Жирик – наш друг.

Наша свалка была очень большая. И тут не было ничего, что гнило бы и воняло. Всю эту пищевую парашу увозила машина-мусорка, которая приезжала к нам во двор дважды в день: утром и вечером, – и все местные спешили закинуть туда свои ведра. А на эту свалку выбрасывали только строительный мусор: трубы, куски цемента, какие-то деревяшки. И еще иногда здесь валялись коробки, телевизоры, приемники, другая старая неработающая электроника и всякий остальной хлам. Свалка совсем не пахла свалкой. Скорее, стройкой. Находилась она прямо за нашим двором в сторону Урала.

Я, Санек и Жирик полезли копаться в мусоре. Нам повезло. Мы почти сразу нашли хороший моток проволоки, кусок сетки-рабицы, круглый и тяжелый пылесос, огромное радио без половины кнопок и крутилок и большую картонную коробку. Все это добро мы оттащили от свалки в сторону и принялись вооружаться к завтрашнему дню. Санек сбегал домой и притащил кусачки и изоленту, а я и Жирик скрутили нам троим по рогатке.

Тонкий жгут для шпоночных рогаток у нас остался еще с прошлого раза. Я привязал его к своей рогатке, прижал к нему проволоку и сел резать кусачками шпонки из рабицы. Но дело с ней шло плохо. Металл оказался слишком толстым и прочным, и я выбросил рабицу обратно на свалку. Санек и Жирик за это время расколошматили пылесос, достали из него электрический блок и стали вытаскивать из него сюрикены. Никакие это, ясен пень, были не сюрикены, но именно так мы называли тонкие железные пластинки, похожие на букву Е или Ш, которые закрывали электрический блок в любом приборе, будь то телевизор, радио или вот этот наш пылесос. В каждом блоке таких сюрикенов было штук сто, а внутри располагалась штуковина с магнитом и намотанной вокруг него медной проволокой. Мы разделили сюрикены между собой. Они красиво летали и вполне могли сойти за оружие в завтрашней битве. Если такой сюрикен попадет кому-нибудь по лицу, шрам останется на всю жизнь. К счастью для «Мадрида», сюрикены метали мы плохо, попасть ими в кого-то было почти невозможно, и использовали их мы только затем, чтобы нагнать шухера.

Потом я взялся за рыжую медную проволоку. Она годилась на шпонки. Я нарезал кусачками штук двести маленьких отрезков, согнул их и разделил между Жириком, собой и Саньком. Жирику боезапаса досталось меньше: мы же не знали, будет он вообще драться завтра или его, как обычно, задвинут. Жирик был понятливый и не спорил.


Рекомендуем почитать
Сияние «жеможаха»

Отличительная черта прозы лауреата премии Гоголя Софии Синицкой – густой сплав выверенного плотного письма, яркой фантасмагории и подлинного трагизма. Никогда не знаешь, чем обернется та или другая ее история – мрачной сказкой, будничной драмой или красочным фейерверком. Здесь все убедительно и все невероятно, здесь каждый человек – диковина. В новую книгу вошли три повести – «Гриша Недоквасов», «Система полковника Смолова и майора Перова» и «Купчик и Акулька Дура, или Искупление грехов Алиеноры Аквитанской».


ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.