Марк Алданов - комментатор русской классики - [5]
Исходя из принципа, столько почитаемого в науке о литературе М.В. Строгановым - принципа человековедения[26], - можно сказать, что и Галилей в Европе, и Чацкий в доме Фамусова не могут выйти победителями не потому, что метали бисер перед свиньями. А потому, что слишком плохо знали людей. Галилей - из-за той человеческой ограниченности, что, к сожалению, является частым изъяном учености, Чацкий - по отсутствию умения сдерживать эмоции, налаживать общение. Оттого у Чацкого и господствуют в речи страстные монологи, что ум его глубок, но сконцентрирован на себе, а не анализе реплик участников диалога. Чацкий не то чтобы не слышит, он не прислушивается к собеседникам, их слова воспринимает за чистую монету и потому выглядит жестокосердным и глуповатым. Чего стоят только его реплики по поводу Молчалина: «Она его не уважает», «Она не ставит в грош его», «Шалит, она его не любит»[27], - хотя читатель-то должен быть уверен, что именно Молчалин разбил сердце Софье. «Мудрый Картезий» - Декарт - в изображении Алданова эдакий антиЧацкий, потому как он придерживается иного закона общения, еще сформулированного древними римлянами: хорошо живет тот, кто скрытен: «Роскошь собственной правды я держу про себя: не говорю людям того, что о них думаю»[28].
Памятна публикация И. Золотусского, в которой, на наш взгляд, очень точно говорится о содержании пьесы: «Резонный вопрос, обостряющий диспут об уме, который развёртывается в комедии Грибоедова. Горе Уму вознёсшемуся, говорит автор, горе Уму, лишённому сострадания. Такой Ум несёт горе и его обладателю <...> Чацкому недосуг задуматься, что Скалозуб воевал с Наполеоном (причём в пехоте), имеет боевой орден, что Молчалин из бедной семьи, из Твери, откуда его вытащил Фамусов и вытащил за усердие в службе. Разве Молчалин не должен быть благодарен тому за это? <...> Входя в глубину текста, мы начинаем понимать, что Молчалин и Скалозуб не мальчики для битья, а оппозиция уму Чацкого <...> Христианское чувство выше гордости, выше обиды, выше “сатиры”. И именно им завершается “Горе от ума”. Это победа сердца над умом»[29].
Об оппозиции уму пишет и Алданов. Браун, подобно Чацкому, соблазняется борьбой, неприятием, сопротивлением. Когда-то и он, полный иллюзий, боролся против лжи имперской власти, затем против лжи большевиков. Но, как и Чацкий, он не способен выйти на путь достижения человеческого счастья; он не умеет любить, и это главная печаль для ума. Люди горделивого принципиального ума, люди с «неуступчивым благородством на челе» часто не имеют семьи или несчастливы в браке. Лишенным родительской любви и ласки оказался Чацкий, лишенным истории детства, юности, молодости оказывается Браун. Алдановский герой бежит от своего ума, от чрезмерной зависимости от работы мозга, но путь и формы его бегства незавидны: философская повесть- итог и самоубийство.
Положительный опыт остается лишь у героя повести Брауна, Декарта. Философ никогда не станет бунтарем: «Кому этот мир не нравится, - говорит Декарт, - тот в любую минуту волен уйти в другой: незачем отравлять жизнь себе и товарищам по сомнительному несчастью. В месте же общественном, как эта планета, надо вести себя по правилам»[30]. Декарт в интерпретации алдановского Брауна - это современное понимание и отрицание позиции Чацкого, которая привела в пещеру, откуда нет обратного пути.
Стоит обратить внимание на то, что грибоедовские мотивы открываются именно в современных, политически заостренных произведениях Алданова.
В романе «Начало конца» (1939) генерал Тамарин, хорошо знающий русскую литературу, вынужден обсуждать военную науку с профессиональным революционером Вислиценусом. Тот прохладно отнесся к труду почитаемого стратега Клаузевица: «Генерал посмотрел на него так, как очень терпимый, но верующий мусульманин мог бы смотреть на человека, отзывающегося пренебрежительно о Магомете. “Ну, знаете, - сказал он, - это как кто-то говорил, что "Горе от ума" - плагиат: всё состоит из поговорок, там Марья Алексеевна и всё прочее”...»[31]. Благодаря этой литературной вставке, очеловечивающей, окультуривающей контекст разговора, общение двух недоверчивых людей переходит на другой уровень: «Разговор сразу оживился, и через несколько минут оба уже беседовали с увлечением»[32]. Как мы помним, Тамарин всего-навсего упомянул слова заключительных строк грибоедовской комедии - реплику Фамусова: «Ах! Боже мой! Что станет говорить / Княгиня Марья Алексеевна!»[33]. Но как пригодились эти слова! И неудивительно ли, что их помнит военный человек, правда, в прошлом офицер царской армии.
