Марий и Сулла. Книга 3 - [2]

— А что нового в Азии? — спросил один из легатов.

— Волнения. Народ недоволен правлением Митридата. Понтийский лев, притворившийся барашком, показал когти.

Метелла засмеялась.

— Боги за нас! — воскликнула она. — Азия будет первым камнем, о который царь споткнется.

Сулла пожал плечами:

— Сейчас меня беспокоит не Митридат, а Рим…Я должен победить или умереть, прежде чем популяры бросят на меня римские легионы…

Он встал и, накинув плащ, вышел из шатра, приказав подвести лошадь.

Лил дождь, — зима еще не кончилась, — было холодно и тоскливо. Сквозь сумерки смутно вырисовывались темные стены города.

Сулла ехал с тяжестью в сердце.

Лошадь, скользя копытами, часто спотыкалась, плащ намок, а мысли беспокоили: «Победить или умереть».

— Победить, конечно, победить! — крикнул он так громко, что легаты, ехавшие позади, вздрогнули. — Я не хочу умирать, не завершив своего дела!

И он погнал коня к Пирею, чтобы осмотреть выгодные места для приступа и сделать тут же, у стен, необходимые распоряжения.

Приступ не удался. Греки отбросили римлян со стен, и Архелай перешел в наступление. Пришлось отойти.

Сулла приказал делать подкоп, закладывать мины, начиненные паклей, серой и смолой. Работы шли под землей. Обе стороны встречались впотьмах и вступали в смертельный бой. А катапульты осыпали город зажигательными ядрами и стрелами, таран бухал в стены день и ночь.

Однажды, увидев, что греческая башня загорелась, Сулла приказал взрывать мины, заложенные в пробитые в стене отверстия, и сам повел воинов на приступ.

Идя, он любовался доблестным Архелаем, шедшим в бой впереди греков, и в душе преклонялся перед мужеством полководца, десять раз отбивавшего нападения.

Приступ был отбит.

А на другой день, идя во главе легионов, Сулла с изумлением смотрел на стены: брешь была уже заделана. Оказалось, что пробить ее не трудно, но за этой стеной возвышалась вторая линия защиты в форме полумесяца. Воины бросились в узкий проход, но ядра, сыпавшиеся сверху, наносили сильный урон, и опять пришлось отойти с большими потерями.

Промокший, облепленный грязью, Сулла смотрел на стены. До его слуха долетали насмешки торжествующих греков:

— Легче взять твою жену, чем Пирей!

— Метелла — зрелая девочка, начиненная мукой!

Ха-ха-ха!

— Сколько у нее любовников?

Сулла багровел, думая: «Возьму Пирей — смою оскорбления кровью!»

Соглядатаи и перебежчики сообщали, что в Высоком Городе начался голод и болезни: все животные съедены, модимн ржи стоит тысячу драхм. Люди варят кожу бурдюков и подошвы старой обуви, едят дикую траву, растущую на скалах Акрополя, и трупы; священная светильня Паллады погасла — нет масла.

Наконец в Афинах начались волнения. Жрецы и старейшины отправились к тирану, но Аристион приказал их выгнать. Однако положение ухудшалось, и он отправил в римский лагерь посольство, состоявшее из ораторов — мужей старых и гордых.

Войдя в шатер Суллы, они движением руки приветствовали проконсула и стали говорить о прошлом: о Тезее, персидских войнах, Перикле, Платоне и Аристотеле, но полководец оборвал их:

— Я пришел наказать бунтовщиков, а не слушать уроки красноречия. Скажите Аристиону, что ему остается одно — сдаться на милость победителя.

II

Однажды соглядатаи Суллы, бродя возле Керамика, услышали беседу стариков, находившихся в цирюльне.

— Легкомыслие тирана преступно, — говорил один из ниx, — стоит Сулле узнать о незащищенной ограде, прилегающей к святилищу Гептахалкон — и мы пропали!

Соглядатаи поспешили к проконсулу. Тот отправился проверить правильность донесения.

Укрывшись за каменной глыбой, он смотрел на стену: в западной части города она проходила по легко доступному гребню и сливалась с холмом Нимф. «Прикажу разрушить стену между Пирейскими воротами на юге и Священными на севере и через эту широкую брешь ворвусь в Афины».

Его план был строго обдуман, и в полночь 1 марта 668 года от основания Рима легионы вступили в Афины.

Пронзительно ревели рога и трубы, заглушая крики разъяренных войск. Глашатай, ехавший впереди легионов, вопил охрипшим голосом:

— Воины! Император сказал, что город — ваш! Не жалейте ни одного жилища!

Афиняне убивали друг друга, чтобы не попасть в руки победителя.

Римляне пробивали себе путь с мечом в руке сквозь узкие улички старого города, безжалостно убивая мужей, женщин и детей.

Струя крови текла по Дромосу, от Агоры к Дипилу, заливая Керамик. Конь Суллы храпел, прядая ушами: его белые ноги, обрызганные кровью, казались пурпурными при свете многочисленных факелов.

Слушая вопли женщин и детей, Сулла равнодушно смотрел на вспыхнувший пожар. «Пусть погибнет проклятый город, как некогда погибли Троя, Коринф и Карфаген, — думал он, останавливая коня перед расступившимися сподвижниками. — Что нужно этим грекам? Милости? Нет, подлецы, поносившие меня и Металлу, должны умереть!»

К его ногам бросились старики-эллинофилы.

— О величайший герой! — восклицали они. — Сжалься над памятниками древнего искусства! Запрети губить статуи, картины, библиотеки… Пощади неповинных женщин и детей!

— Вы хотите, чтобы я оказал мертвым милость живых? — усмехнулся Сулла. — Пусть гибнут свободнорожденные, если им это суждено, а пленные будут децемвированы в Керамике и рабы проданы.