Еще на лестнице Марина услышала шум и крики. Позвонила.
Хороший же сюрпризик ожидал ее за дверью. Начать с того, что дверь ей открыл Сергей. Он–то, конечно, знал, что Марина придет, но она остолбенела. Он пошел на нее, растопырив руки, и знакомая бесшабашность была в его взгляде. Не успела Марина опомниться, как он сжал ее до боли.
— С мороза… холодная, — говорил он.
Потом как–то так получилось, что они поцеловались, и она почувствовала, что ей сегодня несдобровать.
Выскочила Лиля и сделала вид, что не заметила их объятий.
— Иди, жена волнуется, — насмешливо сказала она Сергею.
Он поморщился и ушел в комнату.
— Почему ты мне не сказала? — спросила Марина.
— Клянусь: не знала! Его Кузьмин приволок.
— И Светку?
— Ничего, скушаешь… Я–то ем. Все этот Кузьмин.
— Они дружат?
— Кузьмин к нему хорошо относится.
— А он?
— Понимаешь, Кузьмин теперь начальник лаборатории, а место заместителя пока свободно, так что…
— Не надо так, Лиля.
— Говорю, что думаю. А ты вообще блаженненькой стала, всех оправдываешь.
Выглядела Лиля очень здорово. Она стала вдруг женственной, тихой и уверенной в себе. И платье на ней было красивое, каких она раньше не носила, и накрашена она была чуть–чуть, в общем — симпатичная женщина, чего Ларина от нее никак не ожидала.
Предстояло войти. Хорошо, что хоть предупреждение получено, но ноги в коленках все–таки дрожали. И вкус Сережкиного поцелуя на губах — сладок запретный плод, да еще сворованный так нагло. Как себя вести? Весь Ма–ринин опыт ни к черту не годился. Вспомнилась Жанка. Уж она бы, наверное, знала, что делать. Ей пальца в рот не клади.
— Что же ты стоишь, иди! — подтолкнула ее Лиля. Марина вошла, как кинулась в прорубь.
Было уже изрядно оживленно, а стол давно потерял свою первозданность. Несколько знакомых — свои ребята, незнакомые женщины — видно, их жены. Сергей — единственный, кто не посмотрел на нее, когда она вошла. А где Светка?
— О, кто пришел! — услышала Марина ее голос.
Посмотрела на говорившую. Если б встретила ее на улице — не узнала бы. Этой тетке было хорошо за тридцать, она позавчера приехала из тундры и впервые в жизни сделала прическу у парикмахера, который содрал с нее втридорога, но напортачил во всю мощь своего парикмахерского искусства.
— А, привет, — сказала Марина, и дрожь в ногах прошла.
Этой тетки она уже не боялась. Понятно, Сереженька, что такая жена — не подарочек.
«Давай, играй, самое время свести счеты», — подумала она про себя. Когда–то ведь доходила до того, что собиралась отравить Светку, а сейчас поняла, что появление ее в этот вечер в этом доме почище любого отравления.
— Я тут, кажется, всех знаю… — развязно сказала Марина. — Здравствуй, Петя. А это твоя жена? А вы — Димина жена? Привет, Сергей! О! Кого я вижу, уездный донжуан Кузьмин! Как вас величать?
Впервые на лице Кузьмина она увидела смущение. Обычно он был невозмутим. Впрочем, видела–то она его только изредка, в столовой, да и уже давно.
«Что я порю, — думала Марина, — даже этого высокомерного Кузьмина вогнала в краску».
— Ю–юра, — -все же буркнул он.
А он ничего, подумала она про себя, вернее, это не она подумала, а та, которая ломала сейчас всю эту комедию, должна была так подумать. Ей этот Кузьмин никогда не нравился — не подступишься. А уж как разодет — с ума сойти. На виске прядь седых волос — покрасился, красавчик, рубашку напялил голубую, чтоб глаза отсвечивали, тоже голубые, надо же, такая безвкусица — васильковые глаза у человека. Пиджак серый. Он и на заводе всегда в сером костюме ходит, тоже еще один аристократ. Наверное, из тех гусей, что словечка даром не уронят. А уж если развлекают свою очередную жертву, то считают, что ей безумно интересно знать, как они почивали, во сколько встали, что ели на завтрак и по каким дням привыкли ходить в баню.
За столом говорили о любви. О мужчинах и женщинах. Кто ветренее и больше способен на измену. Громче всех вещала Светка. Это было на нее непохоже, ведь обычно она помалкивала, а тут прямо–таки разливалась соловьем. Марина молчала и медленно сгорала от Сережкиных взглядов. Неужели никто этого не замечает?
— Он с ума сошел, — шепнула ей Лиля.
— Глуп, — пожала Марина плечами.
— Нет, лично я за свободную любовь, — вещала Светка, — к черту условности. Любишь — живи, не любишь — уходи! Правда, Маринка? — неожиданно обратилась она к Марине.
— «…где некогда меня встречала, свободного, свободная любовь…» — сказала Марина без всякой задней мысли, а в комнате вдруг повисла душная, томительная пауза.
— Городовой родился, — сказал кто–то.
— Моя женка только говорит так, а ведь она самая верная, самая преданная у меня, — рассмеялся Сергей и обнял Светку, все еще глядя на Марину и с трудом отрывая взгляд.
И вдруг острая ненависть пронзила Марину, будто ржавая толстая игла со скрипом вошла в тело. Так она Сергея никогда еще не ненавидела. Мучилась, ревновала, ненавидела Светку, но его… Все же верила, что он просто разлюбил ее, полюбил Светку, а тут вдруг за секунду все обнажилось до такой пошлости, до такого неприличия.
— Сережа, — сказала Марина…
Сергей посмотрел на нее со страхом.
«Лицо старого Перпендикьяццо залила смертельная бледность…» В глазах Светки было еще больше страха. Ее взгляд говорил: «Я все знаю, все знаю… только не говори вслух, не называй вещи своими именами. Я ничего не хочу слышать».
