Марина - [3]

— Леночка, — говорит девочка и подает Семеновне

руку.

— Семеновна, — быстро находится Семеновна.

— Ты же маленькая девочка, почему же тебя так зовут? Семеновна загадочно улыбается.

— Она «Семеновну» горазд добро играет, — добродушно объясняет Васятка Уткодав. — Ну–ка, сыграй…

Семеновна смотрит на всех: хотят ли? Любка и Валерка кивают. Чужая Леночка ждет, раскрыв рот.

Семеновна откашливается и самым тонким голосом, на какой способна, запевает:

Эх, Семеновна, ты моя милая,

Ох, болит, болит мое ретивое.

Сорок первый год не забуду я —

В июне месяце началась война.

Началась война, милый ушел служить,

Мне, молоденькой, велел одной пожить.

Разожгла утюг, костюм отпарила,

Своёва милова служить отправила.

На столе лежат четыре вилочки,

Теперь любовь моя лежит в могилочке.

— Правда, добро? — спрашивает Васятка.

Леночка пожимает плечами и говорит:

— А я к вам на лето приехала.

— Да, у нас воздух хороший, — степенно соглашается Семеновна.

— Пойдем пройдемся? — предлагает Леночка.

— Пойдем, только ты–то туфельки сыми. По нашей пылище и босиком можно.

— И я хочу босиком! — кричит Леночка. — Только надо маму спросить.

Леночка убегает в дом.

В это время, заканчивая круг почета на голубом велосипеде, возвращается Колька.

— Коль, ну дай… — канючат косая Любка и Валерка Егорихин.

— Полай, — отвечает Колька.

Косая Любка становится на четвереньки и начинает тявкать, глядя куда–то мимо Кольки преданными косыми глазами.

— Вон до той березы, — показывает Колька самодовольно.

Потом на четвереньки становится Валерка Егорихин и тоже лает, глядя на Кольку.

— Чего на хозяина лаешь? — глумится Колька. — Ты вот что, ты меня на горбе потом по всей деревне повезешь…

Валерка поднимается с земли красный, с растерянным лицом, однако бубнит:

— Ладно.

Возвращается торжествующая Любка. Валерка садится на велосипед, весь просветляется и катит вдоль деревни.. Г

— А мне дашь? — спрашивает Васятка Уткодав.

— Не–а, ня дам! — отвечает Колька. — Ты, чего доброго, в Питер на ём уедешь.

— Да зачем же мне в Питер?

— А на Кузнецкий рынок. Утят продавать, — хохочет Колька.

Ах, анчихрист этот Колька! Чего вспомнил! Совсем несмышленым Васятка был, когда утят перестегал хворостиной. А и то сказать — ни сна ни роздыху у мальца, с трех лет утят паси, долюшка проклятая. А этому чужое горе в радость.

— Во те крест — не поеду в Питер! — кричит Васятка.

— Ладно. Был мячик твой — будет мой. Сизака дашь, — властно говорит Колька. Васятка молча кивает.

— Сдурел малец, — бормочет Семеновна, подойдя к Васятке.

— Ты не бойся, я потом все равно морду ему расквашу. Хочешь, полай, как Любка, я и за тебя ему потом морду расквашу.

— Нет, не хочу, — чуть не плачет Семеновна.

— Не хочу я твой лисапед, — вдруг говорит Васятка и как двинет Кольку в лоб.

Потом они валятся на траву и дерутся. А Семеновна тихонько–тихонько да крапивы набрала — она умеет так, чтоб не было больно, — да по голым ногам Кольку, по ногам. Колька визжит на весь Смык.

«Чистый боров», — думает Семеновна и скорей за березу, потому что на крыльцо выскочила невесть откуда взявшаяся Зинка. Васятка еле ноги успел унести.

— Анчихристы рогатые! Безотцовщина! — заорала Зинка. Потом она схватила голубой велосипед и поволокла его в дом.

Тут на улицу вышла Леночка и очень красивая и душистая тетенька.

— Здравствуй, — вежливо поклонилась ей Семеновна.

— Здравствуй, девочка, — сказала красивая тетенька.

Она подошла к Семеновне и присела рядом с ней на корточки.

— Ну–ка, закрой глазки, — попросила она. — Ух, какие у тебя реснички! Прямо километровые! А ножки, ножки!

Она подняла платье Семеновны повыше.

— Ути–пути–драпа–пути… Ух, какие у нас ножки пряменькие, — ласково говорила тетенька.

«И что это за слова такие? Надо запомнить», — думала Семеновна.

— И волосики… Ах, какие у нас косики–волосики, гусики–татусики. — Она погладила Семеновну по голове, а потом вдруг тревожно спросила: — А вшей нету?

— Были, — улыбаясь, ответила Семеновна, — да бабка их керосином вывела.

Тетенька заулыбалась.

— Чего ж обувку–то не сняла? — спросила Семеновна у Леночки.

Мама не позволила, — капризно ответила Леночка, рассчитывая, что не все еще кончено.

— На дороге стеклом можно порезаться, — категорически сказала Леночкина мама.

— Да ить туфли горазд добрые, — Семеновна заглянула ей в глаза.

— Ничего, у нас еще есть. И тебе можем подарить. Такой куколке да босиком ходить, — сказала тетенька,

— Благодарствую на добром слове. У меня у самой сандалии есть. И лаптей три пары. Дед Клок наплел. И ботинки мама с папкой прислали.

— Пойдем, да? — затеребила Леночка,

— Пошли, — согласилась Семеновна.

— Только далеко не уходите! — крикнула Леночкина мама.

— Не–е–е… — авторитетно заверила Семеновна. — — Пойдем в бабки Захарихи огород, — предложила она.

— Пошли…

Они пролезли в дырку меж палками и оказались в Захарихином огороде.

— Побегаем по травке, — предложила Леночка,

— Нельзя, помнем. Косить худо будет.

Семеновна понеслась по мягкой травянистой стежке к вишневым зарослям. Она ловко скинула с себя свое длинное платье, осталась в одних трусах и тут же повисла на тонком вишневом деревце.

— Обдирай, — крикнула она Леночке.

— А где их помыть? — поинтересовалась Леночка.