Марина Цветаева. Письма 1924-1927 - [6]
А помните Сережину — «Записки добровольца»? (Не читали, но я Вам о ней писала.) [29] Огромная книга, сейчас переписывается, оттачивается. Есть издатель, удивитесь, когда узнаете кто, сейчас не скажу, — боюсь cглазить. Вы эту книгу будете любить, очень хотелось бы переслать ее Вам в Россию.
Когда собираетесь? Только что перечла Ваше письмо, думала осенью, оказывается — весной. Когда весной? Передам через Вас письма Пастернаку и Коганам, посмо́трите обоих мальчиков, блоковского и пастернаковского, напишете мне. Мне очень важен срок Вашего отъезда, и вот почему: месяца три назад послала Пастернаку стихи: много, большая работа. Не дошли. В почту не верю, ибо за 2 года ни на одно свое письмо в Россию не получила ответа. Сейчас посылаю те же стихи Любовь Михайловне [30], с мольбой об оказии, верной, личной, п<отому> ч<то> не только стихи, но письмо, очень важное, первое за год, ответ на его через нее полученное.
Невозможно же переписывать в третий раз!
Хорошо бы, если бы снеслись с Л<юбовью> М<ихайловной>. Она скоро уезжает из Берлина.
Стихов новых не посылаю, милый Гуль, п<отому> ч<то>, очень занята перепиской, но до Вашего отъезда непременно пришлю «Поэму горы», написанную этой зимою. Хорошо бы «Мо́лодец» вышел до Вашего отъезда.
_____
Гуль, дружу с эсерами, — с ними НЕ душно. Не преднамеренно с эсерами, но так почему-то выходит: широк, любит стихи, значит эсер. Есть еще что-то в них от старого (1905 г) героизма. Познакомилась с Керенским, — читал у нас два доклада [31]. Вручила ему стихи свои к нему (<19>17 г.) и пастернаковские [32]. Взволновался, дошло.
Мне он понравился: несомненность чистоты. Только жаль, жаль, жаль, что политик, а не скрипач. (NB! Играет на скрипке.)
С правыми у меня (как и у С<ережи>) — холод. Тупость, непростительнейший из грехов! Сережа во главе студенч<еского> демокр<атического> союза IV — хороший союз, если, вообще, есть хорошие. Из 1-го безвозвратно ушел. Дружу еще с сыном Шингарева [33] — есть такие святые дети. 29 л<ет>, с виду 18 л<ет>: — мальчик. Уединенный. Весь — в 4-ом измерении. Туберкулез. Сейчас в Давосе.
Да: Как вы думаете, купит ли Госиздат мою последнюю книгу стихов? Именно: купит, а не: возьмет. Меня там, два года назад, очень любили, больше, чем здесь. Но я, очевидно, не возобновив сов<етского> паспорта — эмигрантка? Как быть? Посоветуйте. Не хочется переписывать целой большой книги, да еще по-новому, на авось. И, вообще, корректно ли?
— Надоели деления!
В Госиздате (м<оско>вском) у меня большой друг П.C. Коган, по крайней мере — тогда́ был (в Госиздате — и другом).
Конечно, эта книга для России, а не для заграницы, в России, объевшись фальшью идей, ловят каждое новое слово (звук), — особенно бессмысленные! Здесь еще роман с содержанием: не отчаялись в логике!
Стихи, Гуль, третье царство, вне добра и зла, так же далеки от церкви, как от науки. Стихи, Гуль, это последний соблазн земли (вообще — искусства!), ее прелестнейшая плоть. Посему, все мы, поэты, будем осуждены.
_____
Пишите мне. Поэму Пастернака [34] очень хочу, но — откуда? Скоро пришлю свою.
МЦ.
Пражский адр<ес> на обороте. Действенен до конца мая.
<Приписки на полях:>
— О чем Ваши новые книги? Названия? —
— Эсеры, это — Жиронда [35], Гуль, — а?
Впервые — Новый журнал, 1986, № 165, С. 284–287. СС-6, С. 532–534. Печ. по СС-6.
9-24. Р.Б. Гулю
Прага, 6-го апреля 1924 г.
Дорогой Гуль,
Вот письмо Пастернаку [36]. Просьба о передаче лично, в руки, без свидетелей (женских), проще — без жены.
Иначе у П<астернака> жизнь будет испорчена на месяц, — зачем?
Если тот, кто поедет — настоящий человек, он поймет и без особого нажима. Некоторые вещи неприятно произносить.
Письмо — без единой строчки политики, — точно с того света. На Ваше большое милое письмо, только что полученное, отвечу на днях.
МЦ
Адр<ес> Пастернака:
Москва, Волхонка, 14, кв<артира> 9.
Тот знакомый (к<отор>ый поедет) м<ожет> б<ыть> просто назначит ему где-нибудь свидание?
Впервые — Новый журнал, 1959, № 58, С. 183. СС-6, С. 534. Печ. по СС-6.
10-24. К.Б. Родзевичу
Прага, 8-го апреля 1924 г., понедельник
Мой родной,
Встретимся с Вами не 29-го, а 15-го, после Вашего экзамена, в Русском Доме [37], где я Вас буду ждать до 3 ч<асов>.
Пойдем в какой-нибудь сад, или за́-город, — сейчас уже хорошо. Если бы Вы знали, как я вчера близко от Вас была!
МЦ.
Итак — до 15-го, — в понедельник, — ровно через неделю.
_____
Если никак не можете (чего не предполагаю) — черкните открыточку.
Впервые — Письма к Константину Родзевичу, С. 155. Печ. по тексту первой публикации.
11-24. К.Б. Родзевичу
Прага, 9-го апреля 1924 г., среда
Дружочек,
15-го — во вторник, а не в понедельник, как я Вам писала. Никогда не знаю чисел.
Радзевич, будет чудно! Непременно на пароходике. Хотелось бы в новое место куда-нибудь, Вам ваши уже надоели.
_____
Пленительное, с Вами, чувство: тогда как другим всего много (боятся), Вам, мой волчий голод — всего мало! С Вами никогда не «передашь».
_____
Глажу по головочке (бело-волчьей).
Радзевич, а ведь Вы со мной белый волк!
