Марина Цветаева. Письма 1924-1927 - [15]
26-24. <М.Л. Слониму>
16-го сент<ября> 1924 г.
Я не хотела Вам писать и не думала о Вас, но А. [82] так хорошо рассказывала о Вас, что вспомнила Вас живым, прежним, и мне сделалось жалко Вас — всем жаром жалости, как я одна умею жалеть.
Вы виноваты передо мной — глубо́ко — минуя всё — пишу Вам — тому — почти год назад <оборвано>
Время и молчание работают, чувствую Вас враждебным, а не моим уже — ни одной песчинкой Вашей песчаной (не пустынной! песчаной — говорю о составе) души. Я Вас уступила, я (брезгливо) отстранилась. С самого Вашего отъезда по сей (сентября) день — постоянное нарастание обвинительного акта <оборвано>
_____
— А того зверька помните, шуршавшего в кустах? Это был тритон или саламандра — «гений этих мест» (dieu des lieux) >{25} подслушивавший и шумом покрывавший тайну.
_____
…Обозрев всё назад — слишком близки, чтоб рваться, слишком далеки́ — чтоб слиться. Ни дали, ни близи, на расстоянии руки. Стихам тут нечего делать.
Милый друг, Е.О. [83] уезжая все-таки передала мне Ваше наставление: не быть столь быстрой в своих суждениях о людях и не столь легко- (-мысленной? весной? верной? Половина слова так и осталась в воздухе из-за моей реплики.)
И вот, объявляю Вам, что мне на днях исполняется 30 лет [84] (NB! 26-го сентября по старому) — и что эти слова я слышу уже с трех, и что это совсем безнадежно.
И относя эти Ваши слова вовсе не к Я<ковле>ву [85] (к<оторо>го Вы от меня (!!!) защищаете) а к Вам самому, мой друг — говорю Вам, что все-таки ни о чем не жалею: ни о своей быстроте, ни о своем легко-(мыслии? верии? любии?) и никогда бы не променяла этих своих свойств — хоть было бы сотни вас! на их обратное.
Будьте счастливы, дружочек, и ищите себе кого-н<и>б<удь> на 15 лет моложе и на целую меня меньше.
Тогда Ваши добрые советы м<ожет> б<ыть> и принесут — прок и плод.
МЦ
Впервые — HCT. С. 418–419. Печ. по тексту первой публикации. Адресат установлен предположительно.
27-24. <М.Л. Слониму>
<Сентябрь 1924 г.>
Другой отрывок:
— Письму буду рада, но только как необходимости Вашего вздоха (Вам — воздуха).
Дышите в меня! вот моя формула взамен: — Дышите мной! (а я — что́ буду делать?!)
Дышать другим — задыхаться.
МЦ
Впервые — HCT. С 419. Печ. по тексту первой публикации. Адресат установлен предположительно.
28-24. Б.Л. Пастернаку
<Осень 1924 г.>
Борис, родной. Я не знаю, долетело ли до Вас мое письмо давнишнее, в начале лета [86]. Длительность молчания между нами равна только длительности отзвука, вернее: все перерывы заполнены отзвуком. Каждого Вашего последнего письма (всегда — последнего!) хватает ровно до следующего, при частой переписке получ<илось> бы нечто вроде сплошного сердечного перебоя. Сила удара равна его длительности, есть ли в физике такой закон? Если нет, — есть.
Борис, если не долетело, повторю вкратце: в феврале я жду сына. Со мной из-за этого ребенка уже раздружились два моих друга, из чистой мужской оскорбленности, негодования, точно я их обманула, — хотя ничего не обещала! А я, в полной невинности, с такой радостью сообщ<ала> им эту весть (оба меня любили, т.е. так думали) и знаете чего ждала и не дождалась в ответ: «Ваш сын! Это должно быть чудо!» и еще… «но пусть он и внешне будет похож на Вас». Это я бы сказала Вам, Борис, п<отому> ч<то> я Вас люблю, и этого ждала от них, п<отому> ч<то> они меня любят, а дождалась —— ну, <оборвано> >{26}
Теперь я совсем одна, но это не важно, всё, что не насущно — лишне, двоих не теряют, а одного не было, я ничего не потеряла, кроме — времени от времени — своего же волнения (сочувствия) в ответ на чужое.
Борис, мне противно повторять то́ свое письмо, тем более, что писала я в глубокой потрясенности, теперь свыклась — но там была формула, необходимо, чтобы она до Вас дошла: «единственное отчаяние мое, Борис, — Ваше имя». Я его Вам посвящаю, как древние посвящали своих детей божеств<у>, <оборвано>
Борис, с рождения моей второй дочери (родилась в 1917, умерла в 1920 г.) прошло 7 лет [87], это первый ребенок который после этих семи лет — постучался. Борис, если Вы меня из-за него разлюбите, я не буду жалеть. Я поступила правильно, я не помешала верстаку жизни (совсем гётевское наблюдение и определение и даже форма, — только Гёте бы вместо жизнь сказал природа. О «Детстве Люверс» — потом [88]), я не воткнула палки в спицы колеса судьбы. Это единственное, что я что́. Да, Борис, и будь этот ребенок у меня от первого прох<одимца>, он все-таки был бы, п<отому> ч<то> он захотел через меня быть. Да, Борис.
Впрочем, Вы мудры и добры, — зачем всё это? Горечи моей Вы не сможете не прочесть уже с первой буквы февраля. Ни о радости, ни о горечи я говорить не буду, — <оборвано>
А если это будет дочка — значит, сын впереди.
Я назову его Борисом и этим втяну Вас в круг.
_____
Борис, я закончила большую вещь — I часть трилогии «Тезей»: Ариадна. Приступаю ко второй [89]. В «Современных Записках» (XXI кн.) есть моя проза, из советских записей [90], — достаньте и прочтите. Часть сказки «Мо́лодец» уже отпечатана, выйдет к Рождеству, пришлю. (Здесь очень неисправные типографии) <оборвано>
Впервые — Души начинают видеть
