Марина Цветаева - [75]

Трилогия никогда не была закончена, но «Федра» была опубликована в 1928 году в «Современных записках». Эмигрантские критики дали о ней неблагоприятные отзывы; тем не менее, недавно она была поставлена в Москве и имела большой успех.

Интересна психология пьесы. Цветаева оставила основную канву классического мифа о Тезее без изменений. После смерти второй жены, царицы амазонок, которая была убита в сражении, защищая сына Ипполита, Тезей женится на Федре, младшей сестре Ариадны. Сына Ипполита он отправляет на свою родину, где тот растет, ненавидя женщин, особенно Федру, которая заняла место его матери. Повзрослев, он соединяется с Тезеем и Федрой, Федра влюбляется в красивого пасынка, но она все еще любит и мужа и глубоко ему предана. Когда Тезей уезжает, кормилица Федры заставляет ее признать свою страсть и убеждает попробовать соблазнить пасынка. Но Ипполит у Цветаевой на признание Федры в любви отвечает одним словом — «Гадина!» Под влиянием этого, Федра кончает жизнь самоубийством, оставив письмо с объяснением. Когда Тезей возвращается, он проклинает сына и прогоняет его, не прочитав письма Федры. Вскоре после этого Ипполит умирает на дороге, и его тело приносят обратно. В этот самый момент Тезей читает письмо Федры и обнаруживает, что ее любовь была трагичной, неосуществленной. С его благословения Федру и Ипполита хоронят вместе под миртовым деревом.

В примечаниях к драме Цветаева играет с множеством различных версий. Ее комментарии обнаруживают, как упорно она пыталась понять мотивацию главного действующего лица. Она заходит настолько далеко, что обдумывает, был ли Ипполит сыном от счастливого или несчастного брака; ненавидел ли он женщин или саму любовь. Она явно старается понять и использовать некоторые темы, хорошо известные ей из собственного прошлого: конфликт преданности и страсти, с которым столкнулась ее мать; эротическое притяжение матери и ее пасынка Андрея; собственную слабость Цветаевой перед красивыми молодыми людьми, смешанную теперь с сознанием старения. Как и в «Царь-Девице», Цветаева придает особое значение сексуально агрессивной женщине, а не эгоцентричному, холодному Ипполиту.

Особо интересен образ кормилицы Федры. Она стоит в центре драмы, ощущая тайную страсть молодой женщины и поощряя ее искать исполнения естественной сексуальной потребности. Она вскормила Федру своим молоком, ее чувства к ней так же сильны, как кровные материнские узы. Она знает, что Федра любит Ипполита, и предостерегает ее, чтобы та не позволила драгоценному времени пролететь:

В кустах

Миртовых — уст на устах!

Да немедля ж! да сегодня ж!

Федра!

Когда Федра говорит о позоре, который ее пугает, кормилица реагирует неистовой вспыльчивостью. Цветаева помнила рассказы, услышанные от ее собственной кормилицы-цыганки, которая втоптала в пол подаренные ей серьги. Кормилица Федры, какой ее создает Цветаева, явная противоположность ее родной матери. Возможно, она была матерью, которой хотела для нее Цветаева.

В конце Федра предстает как волнующий, трагический человеческий образ, неспособный избежать того, что Цветаева считала женской судьбой: быть отвергнутой холодным, бесчувственным мужчиной.

Цветаева надеялась найти в Париже более широкую аудиторию, надеялась если не на славу, то, по крайней мере, на признание, понимание. Теперь, в 1928 году ее надежда угасала. Когда в феврале появился сборник «После России», издатель, частный покровитель, продал двадцать пять экземпляров по подписке. Слоним пристроил еще несколько, а Цветаева пыталась продать еще, но критические отзывы были разочаровывающими. Была одна благоприятная рецензия Слонима, но Адамович и Ходасевич были критичны. В ее разочаровании мысль о возвращении в Советский Союз приходила ей в голову, но она знала, что страна для нее закрыта. «От одной мысли душно», — писала она Тесковой.

В отчаянии она начала мечтать о чтениях в Праге и встрече с подругой Тесковой там и на «том свете»:

«А к Вам хотела и хочу — сказать просто? — Любить. Я никого не люблю — давно, Пастернака люблю, но он далеко, все письма, никакой приметы этого света, должно быть и не на этом! Рильке у меня из рук вырвали, я должна была ехать к нему весною. О своих не говорю, друга любовь, с болью и заботой, часто заглушенная и искаженная бытом. […] Вы же знаете, что пол и возраст тут ни при чем. Мне к Вам хочется домой: ins Freie: на чужбину, за окно. И — о, очарование — в этом ins Freie — уютно, в нем живется: облако, на котором можно стоять ногами. Не тот свет и не этот, — третий: сна, сказки, мой».

Однако было и утешение. Финансовая помощь неожиданно пришла в мае от Раисы Ломоносовой, жены известного русского инженера-железнодорожника, занимавшего важный государственный пост до и после революции. Ломоносова с мужем часто путешествовали по Западной Европе и Соединенным Штатам. Особенно интересуясь литературой, она хотела способствовать лучшему пониманию между Востоком и Западом, переводя и распространяя современную литературу через политические границы. Она могла позволить себе действовать как покровительница литературных переводчиков, и в этой связи она начала переписку с Пастернаком. В середине двадцатых годов Ломоносовы решили не возвращаться в Советский Союз. и поселиться в Лондоне. Именно Пастернак попросил ее помочь Цветаевой, которую он называл «величайшим и самым новаторским из наших живущих поэтов». Ломоносова немедленно выслала Цветаевой деньги экспресс-почтой. Цветаева поблагодарила свою благодетельницу, закончив письмо постскриптумом: «Да, Пастернак мой хороший друг в жизни, также как и в работе. И самое лучшее то, что никогда не знаешь, кто в нем больше, поэт или человек. Оба больше». Это было началом оживленной переписки, продлившейся до 1931 года. Ломоносова объясняла Пастернаку в 1933 году, что Цветаева типично неверно истолковала как отказ напряженность Ломоносовых с финансами, что заставило ее приостановить свои пожертвования.