Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - [225]
В когда-то огромном кабинете Фил<иппа> Александровича, теперь разделенном на шесть частей, комнатушек-закутов, живут:
1) за плотной перегородкой до потолка — еврейская культурная семья, численный ее состав определить невозможно;
2) сестра Елизаветы Михайловны — Екатерина Михайловна с собакой Динкой;
3) Даниил (Леонидович Андреев) — племянник Елизаветы Мих<айловны> Добровой;
4) Владимир Павлович — племянник Екатер<ины> Мих<айловны> по мужу[708];
5) Фимочка, девушка, которой негде жить. Три года тому назад отец ее, священник из Сибири, потерял в дороге жену — она умерла от тифа — и несколько дней жил в Москве под мостом с 8-ю детьми. Ему дали возможность служить в церкви в Левшинском переулке. Прихожане по мере сил и возможностей собирали деньги для его семьи. Он был в последнем градусе чахотки и всяких бед. Елизавета Михайловна была в церкви, обратила внимание на крайнюю его усталость и после обедни пригласил а его к себе — к чаю, к завтраку. И он умер, не встав с дивана, на который прилег отдохнуть.
Всех детей удалось устроить в разные детские учреждения, старшая — Фимочка — осталась у Добровых.
Каморки, отделенные друг от друга книжными шкафами Филиппа Александровича с темными химерами наверху и резными декоративными не то звериными, не то человечьими головами. А столовую от всех этих райских шалашей отделяет тяжелая синяя портьера — занавеска на кольцах.
Через другую дверь из спальни Елизав<еты> Мих<айлов>ны — комната Шуры и Александра Викторовича. Дверь эта с той и другой стороны занавешена плотными красивыми коврами. Вход в комнату из коридора. Из этого длинного, через весь дом коридора двери в комнаты совсем чужих людей, которыми уплотнена квартира — студентов, стариков, старух, еще двух семей. В прихожей, где спит ночью Константинов — самый громкий в доме жилец, — телефон, а над ним электрический звонок.
В доме еще три кошки. А над головами этого ковчега топотала какая-то танцевальная школа или студия. Ее укротили (потолки стали крошиться и рушиться то здесь, то там).
В еврейской семье кроме фисгармонии Алекс<андра> Викт<оровича> и рояля Фил<иппа> Александровича поселилось еще пианино с бесконечными гаммами.
Час корректурной работы мне и Жене дает по 50 копеек. Не знаю, много или мало это, но я и Женя рады этому заработку.
У Жени Бируковой есть родственница — 22-летняя красавица, прелестное существо. В городе Серпухове у нее остался ребенок. В бывшем своем имении она скотница и уборщица. В Москву приезжала — искала заработка, пыталась организовать кустарную игрушечную артель. Она окончила «Игрушечный техникум», делает мягкие игрушки. Рисунки к ним делает сама — куклы, звери, очень талантливо, изящно, с забавной выдумкой, веселые и без гротеска. Для артели собралось 7 человек, мать Жени Б<ируковой> в их числе. Но артель не организовалась — не смогла собрать 45 рублей для оформления. Так Верочка и уехала в Серпухов на прежнюю работу. В Москве она ходила на поденную работу. За целый день стирки получала 2 рубля 50 копеек. В некоторых случаях И часов подряд. (Одиннадцать часов.)
Ни жалоб, ни ропота. Ее грубо обманул отец ее ребенка. Эта катастрофа не сломала ее и выплавила в чудесный чистый слиток. Нет в ней ни жестов, ни слов о своих бедах. Умна, объективна в оценках, спокойна. Она очень молода и очень красива.
В<иктор> К<онстантинович> будет сидеть год и 8 месяцев, без строгой изоляции, с поражением в правах на 2 года. Подано прошение о пересмотре дела. Валя работает на себя, на мать, на передачи мужу.
В доме Добровых беда. Вчера Сашу отвезли в больницу нервнобольных. Предполагается не меньше, чем на полгода. 8 лет кокаина, анаши и прочих снадобий. Ужасно. И это, и все, что вокруг этого.
Алекс<андр> Викт<орович> пишет сказки в стихах. В Госиздате стихи для дошкольников, сказки его принимаются очень охотно.
Беда-горе о Саше переполнило дом, как чашу, до краев. И в такой тесноте, в таком неизбывном многолюдстве… Мать его, как распятая на кресте.
Умер Фрунзе. О нем хорошо говорят хорошее. Его очень любил и хвалил брат Всева.
Завтра я с утра начну работать в Дет<ском> саду на Поварской. Занята буду от 10 до 3 часов, по субботам — до 2 часов, 63 рубля, обед; ночевать можно там. В группе 10–12 детей от 3 до 4 лет. Очень по душе мне там две сотрудницы.
За корректуру для ГИЗа я и Женя получили по 26 рублей. Вот уж вовремя!
Вавочка больна (какая-то опухоль, может быть, понадобится операция). Детские книжки ее стихов хорошо принимаются и оплачиваются, но денег нет, накопились неизбывные долги и нужды.
Может быть, удастся устроить работу Марии Фед<оровне> Манс<уровой>. Она хорошо рисует, одно время расписывала подносы, игрушки, брошки, коробочки.
Сегодня у нас был ее муж Сергей Павлович. Оба они одни из самых дорогих мне людей на свете. Чтобы зимой иметь возможность писать свою книгу, С<ергей> П<авлович> продает свою библиотеку, исключительную по замечательному выбору книг. Как велико обаяние его и его жены, я и не пытаюсь рассказать. Семья сестры Марии Федоровны (Комаровской) в крайней нужде и бедах. Задача: помочь продать хоть несколько картин Ком<аровского>. Где-то в Сибири расписывает вывески этот замечательный художник
Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.
Наталья Громова – писатель, драматург, автор книг о литературном быте двадцатых-тридцатых, военных и послевоенных лет: «Узел. Поэты. Дружбы и разрывы», «Распад. Судьба советского критика», «Эвакуация идет…» Все книги Громовой основаны на обширных архивных материалах и рассказах реальных людей – свидетелей времени.«Странники войны» – свод воспоминаний подростков сороковых – детей писателей, – с первых дней войны оказавшихся в эвакуации в интернате Литфонда в Чистополе. Они будут голодать, мерзнуть и мечтать о возвращении в Москву (думали – вернутся до зимы, а остались на три года!), переживать гибель старших братьев и родителей, убегать на фронт… Но это было и время первой влюбленности, начало дружбы, которая, подобно пушкинской, лицейской, сохранилась на всю жизнь.Книга уникальна тем, что авторы вспоминают то, детское, восприятие жизни на краю общей беды.
Наталья Громова – прозаик, исследователь литературного быта 1920–30-х годов, автор книг «Ключ. Последняя Москва», «Скатерть Лидии Либединской», «Странники войны: воспоминания детей писателей». Новая книга Натальи Громовой «Ольга Берггольц: Смерти не было и нет» основана на дневниках и документальных материалах из личного архива О. Ф. Берггольц. Это не только история «блокадной мадонны», но и рассказ о мучительном пути освобождения советского поэта от иллюзий. Книга содержит нецензурную брань.
Второе издание книги Натальи Громовой посвящено малоисследованным страницам эвакуации во время Великой Отечественной войны – судьбам писателей и драмам их семей. Эвакуация открыла для многих литераторов дух глубинки, провинции, а в Ташкенте и Алма-Ате – особый мир Востока. Жизнь в Ноевом ковчеге, как называла эвакуацию Ахматова, навсегда оставила след на страницах их книг и записных книжек. В этой книге возникает множество писательских лиц – от знаменитых Цветаевой, Пастернака, Чуковского, Федина и Леонова и многих других до совсем забытых Якова Кейхауза или Ярополка Семенова.
Роман философа Льва Шестова и поэтессы Варвары Малахиевой-Мирович протекал в мире литературы – беседы о Шекспире, Канте, Ницше и Достоевском – и так и остался в письмах друг к другу. История любви к Варваре Григорьевне, трудные отношения с ее сестрой Анастасией становятся своеобразным прологом к «философии трагедии» Шестова и проливают свет на то, что подвигло его к экзистенциализму, – именно об этом белом пятне в биографии философа и рассказывает историк и прозаик Наталья Громова в новой книге «Потусторонний друг». В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Лидия Либединская (1921–2006) — прозаик, литературовед; урожденная Толстая, дочь поэтессы Татьяны Вечорки, автор книги воспоминаний «Зеленая лампа».Всю жизнь Лидия Либединская притягивала незаурядных людей, за столом ее гостеприимного дома собирался цвет нашей культуры: Корней Чуковский, Виктор Драгунский, Давид Самойлов, Семен Липкин, Булат Окуджава, Каверины, Заболоцкие… Самодельная белая скатерть, за которой проходили застольные беседы, стала ее Чукоккалой. Литераторы, художники, артисты и музейщики оставляли на ней автографы, стихи, посвящения, рисунки.Эта книга и получилась такой же пестрой и разнообразной, как праздничный стол.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».