Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - [217]
Маленькая, раздражительная, скрюченная ревматизмами, больная раком желудка, немолодая фабричная работница мечтательно: «Я хушь не образована и не знаю, как это обтолковать, а скажу прямо — природа притягивает ка-ак магнит!» Ее собеседница — некрасивая и немолодая женщина с невероятными запасами темперамента и юдофобства, жена двадцатидвухлетнего мужа, коммунистка, «но между прочим и хиромантка, и гадалка» пылко вдруг сказала: «Лопни мои глаза, чтобы я поверила, чтобы девица, дожившая до 25 лет, не жила бы с мужчиной. Это вранье или какой-нибудь урод безносый. И не то чтобы она младенца куды дела, девицы-то опытные, не то что дуры-бабы, каждый месяц с абортами!» И разговоры о семейной жизни — еще хуже.
Женя Бирукова принесла книги, письма, яблоки и всякие сладости. Сергей Павлович Мансуров и Михаил Влад<имирович> Ш<ик> скоро будут священниками. Женя подружилась с С<ергеем> Сидоровым.
Какое большое и неудобное у меня сердце. Не дает лечь удобно, как ни укладывайся. И острые боли в суставах рук, ног.
Сочельник. Все помню: Воронеж, Москву, Сергиев Посад, Долгие Пруды. И всех любимых и дорогих.
В палатах разлагаются и умирают. А на лестницах, в ванных и в уборных комнатах этого же Дома страдания ходячие больные, чужие друг другу люди встречаются, как если бы они были у себя дома, в ресторанах, на бульварах. И тут же к матерям приносят младенцев — кормить, и тут же умирает отравившаяся девушка, и тут же «тошшат носилки» с умершими, и тут же делаются аборты. Эта «абортная палата» всегда переполнена.
Кухарка о родах: «Крута горка, да забывчива».
Рождество по старому стилю. Шура и Алекс<андр> Викт<орович> принесли мне маленькую елку со свечами и серебряным дождем, узвар, кутью и всякие яства щедрого вечера Сочельника. И письма — от Дани, от Вавочки, от Тани Розановой.
Вечером в палате зажгли свечи на елочке. Все, кто могли, встали и собрались вокруг елки. Стихи (ужасные, в ужасном завывающем исполнении, но очень охотно говорили все, кто хотел). Страшные рассказы о разбойниках и привидениях и страшные были. Из другой палаты пришли и наши бывшие соседки — их перевели в хирургическую, для операции.
Запах елки напоминает снег и почки тополя, березы и осины, и горячий ветер на сенокосе. Детство, лес и много дорогих мне людей. Здесь все время меня будто поднимают и поддерживают светлые теплые волны. Может быть, это доброе слово, память, молитвы обо мне, моих близких? Это так ощутимо! Физически ощутимо, как теплые волны воздуха в холод, как свежий поток воздуха в душной смрадной комнате.
9-12-го решается судьба Вали (Виктора, а значит, и ее).
Когда Вавочка встретилась с Ефимовыми в Сергиеве, Нина Яковлевна внимательно расспрашивала обо мне. Ив<ан> Сем<енович> встревожился, омрачился, растерялся.
Две больные (самые здоровые в палате) злословят и безобразно «преследывают тухлых». Никогда в жизни не слышала такой грубости и такой зоологической злобы.
Что мне здесь нужно? Ванны, лекарства, теплые световые лампы, возможность не обременять близких возней со мной. Мне трудно держать карандаш, чайную ложку. А иногда я и совсем не шевелюсь, лежу тихо и молчу. Больница переполнена, нет возможности отделять тяжко больных и умирающих от выздоравливающих.
С беспризорными я работала только 20 дней. Меня изумило внимание колонии, профсоюза. За время болезни я получу часть заработной платы, а после больницы можно вернуться на работу. Как это замечательно. Не знала, что профсоюз может все это устроить. Эти 20 дней работы с беспризорными никогда не забуду. И я поверила, что могу делать что-то нужное и верное. Я успокоилась в самом главном — будто выросла, стала богатой.
Это настоящая работа, дело, которое на всю жизнь может захватить человека. Богатство мое началось с того, что я не повесила замка и не запирала свою комнату, и когда были утащены мои вещи, я ничего никому не сказала.
С первого же вечера я осталась ночевать с 32 мальчиками от 9 до 16 лет. В двух небольших комнатах флигеля в бывшем Зачатьевском монастыре на Остоженке[688] были стены, потолки и полы. Печи были не топлены, в окнах недоставало 6 стекол. Дети спали на полу, укрывшись своими пальто и тем, что им заменяло пальто — отребьями, а под головы устраивали свои сапоги, а на сапогах шапки. Было несколько и одеял, и подушек. Дети спали тесными гроздьями, чтобы было теплее.
Лежу тихо. Читаю книги (их у меня достаточно, и выбор книг прекрасный). От 2 до 4 кого-нибудь жду, жду и получаю письма. Утром — ванна, обход. Вечером не благовонные натирания и разговоры. Ой-ей, какие разговоры. Наша ревматическая палата очень дружна. Долго ли буду болеть — не знаю. Что будет потом — не знаю.
У меня была Вавочка и Машенька Кристенсен, Шура, и Алекс<андр> Викт<орович>, и Фил<ипп> Алекс<андрович>.
Приуныла что-то. Усталость, головокружение, тяжесть на сердце. Острые боли по ночам — почти нестерпимые.
Пустота, оказывается, имеет вес тяжести. Пустота от печали об Иоанне.
А как еще много желаний, и снов, и неутолимой радости жизни. А с чего бы, кажется? И странно — все возрастающая тревога о ком-то из близких мне людей, такая тревога, что мне нет уже дела до себя. А о ком — не знаю. Кому же из моих близких так плохо? Неужели же это только кажется? Не может быть, есть где-то с кем-то любимым и близким беда, беда, беда.
Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.
Наталья Громова – писатель, драматург, автор книг о литературном быте двадцатых-тридцатых, военных и послевоенных лет: «Узел. Поэты. Дружбы и разрывы», «Распад. Судьба советского критика», «Эвакуация идет…» Все книги Громовой основаны на обширных архивных материалах и рассказах реальных людей – свидетелей времени.«Странники войны» – свод воспоминаний подростков сороковых – детей писателей, – с первых дней войны оказавшихся в эвакуации в интернате Литфонда в Чистополе. Они будут голодать, мерзнуть и мечтать о возвращении в Москву (думали – вернутся до зимы, а остались на три года!), переживать гибель старших братьев и родителей, убегать на фронт… Но это было и время первой влюбленности, начало дружбы, которая, подобно пушкинской, лицейской, сохранилась на всю жизнь.Книга уникальна тем, что авторы вспоминают то, детское, восприятие жизни на краю общей беды.
Наталья Громова – прозаик, исследователь литературного быта 1920–30-х годов, автор книг «Ключ. Последняя Москва», «Скатерть Лидии Либединской», «Странники войны: воспоминания детей писателей». Новая книга Натальи Громовой «Ольга Берггольц: Смерти не было и нет» основана на дневниках и документальных материалах из личного архива О. Ф. Берггольц. Это не только история «блокадной мадонны», но и рассказ о мучительном пути освобождения советского поэта от иллюзий. Книга содержит нецензурную брань.
Роман философа Льва Шестова и поэтессы Варвары Малахиевой-Мирович протекал в мире литературы – беседы о Шекспире, Канте, Ницше и Достоевском – и так и остался в письмах друг к другу. История любви к Варваре Григорьевне, трудные отношения с ее сестрой Анастасией становятся своеобразным прологом к «философии трагедии» Шестова и проливают свет на то, что подвигло его к экзистенциализму, – именно об этом белом пятне в биографии философа и рассказывает историк и прозаик Наталья Громова в новой книге «Потусторонний друг». В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Второе издание книги Натальи Громовой посвящено малоисследованным страницам эвакуации во время Великой Отечественной войны – судьбам писателей и драмам их семей. Эвакуация открыла для многих литераторов дух глубинки, провинции, а в Ташкенте и Алма-Ате – особый мир Востока. Жизнь в Ноевом ковчеге, как называла эвакуацию Ахматова, навсегда оставила след на страницах их книг и записных книжек. В этой книге возникает множество писательских лиц – от знаменитых Цветаевой, Пастернака, Чуковского, Федина и Леонова и многих других до совсем забытых Якова Кейхауза или Ярополка Семенова.
Наталья Громова – писатель, историк литературы, исследователь литературного быта 1920–1950-х гг. Ее книги («Узел. Поэты: дружбы и разрывы», «Странники войны. Воспоминания детей писателей», «Скатерть Лидии Либединской») основаны на частных архивах, дневниках и живых беседах с реальными людьми.«Ключ. Последняя Москва» – книга об исчезнувшей Москве, которую можно найти только на старых картах, и о времени, которое никуда не уходит. Здесь много героев – без них не случилась бы вся эта история, но главный – сам автор.
21 мая 1980 года исполняется 100 лет со дня рождения замечательного румынского поэта, прозаика, публициста Тудора Аргези. По решению ЮНЕСКО эта дата будет широко отмечена. Писатель Феодосий Видрашку знакомит читателя с жизнью и творчеством славного сына Румынии.
В этой книге рассказывается о жизни и деятельности виднейшего борца за свободную демократическую Румынию доктора Петру Грозы. Крупный помещик, владелец огромного состояния, широко образованный человек, доктор Петру Гроза в зрелом возрасте порывает с реакционным режимом буржуазной Румынии, отказывается от своего богатства и возглавляет крупнейшую крестьянскую организацию «Фронт земледельцев». В тесном союзе с коммунистами он боролся против фашистского режима в Румынии, возглавил первое в истории страны демократическое правительство.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лина Кавальери (1874-1944) – божественная итальянка, каноническая красавица и блистательная оперная певица, знаменитая звезда Прекрасной эпохи, ее называли «самой красивой женщиной в мире». Книга состоит из двух частей. Первая часть – это мемуары оперной дивы, где она попыталась рассказать «правду о себе». Во второй части собраны старинные рецепты натуральных средств по уходу за внешностью, которые она использовала в своем парижском салоне красоты, и ее простые, безопасные и эффективные рекомендации по сохранению молодости и привлекательности. На русском языке издается впервые. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В этой книге рассказано о некоторых первых агентах «Искры», их жизни и деятельности до той поры, пока газетой руководил В. И. Ленин. После выхода № 52 «Искра» перестала быть ленинской, ею завладели меньшевики. Твердые искровцы-ленинцы сложили с себя полномочия агентов. Им стало не по пути с оппортунистической газетой. Они остались верными до конца идеям ленинской «Искры».