Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - [11]

Борюшка, такого, как Вы у меня еще никогда не было.

— Помню Ваш первый приход — в упор: — Как мне Вас называть? — «Марина, какое хорошее имя, не надо отчества…».

— Умник и смелое существо.

— И мой ответ — и удивленный и одобряющий: — «Зовите как Вам удобней — как Вам приятней».

_____

Борис, мне легко с Вами. Наша последняя встреча — пробный камень. Если бы я могла отойти от Вас — то только сегодня — не знаю, в каком часу утра. Но я не смогла — не отойду — я помню Ваш голос и Ваши слова — Вашу тихую — потом — нежность. Над Вами и мной один закон: наши собственные человеческие недра.

Вы добры — и творчески добры: доброта как очарование, доброта — как сила. И поэтому — Борис — умоляю не будьте вьючным животным для Ш<аховс>ких и К (это — я — говорю!!!) — они этого не поймут, для них доброта — выгода и скупость, пошлите их <к> черту — в их родовые поместья — на том свете!

Человек, который может пользоваться Вами — дурак и подлец.

Дурак — ибо от Вас можно взять несравненно больше, чем силу Ваших рук, — то, что я беру: душа! —

Подлец — ибо из добровольного открытого дара делает Вам же невылазный долг.

Думайте о своей душе, Борис, не разменивайтесь на копейки добрых дел недобрым людям, единственное наше дело на земле-Душа.

Я знаю, что Вы широки: Вам ничего не жаль — на всех хватит (знаю, ибо я такая же! Но мне вчуже обидно: Вам, Боренька, цитирую Царь-Девицу — не ковры расшивать, а дубы корчевать.

_____

Встреча с Вами имеет для меня большое моральное значение: лишнее подтверждение главенства человеческого закона над всеми другими — людскими! — вера в человеческое бескорыстие, в любовь «Не во имя свое — мы одной породы, только я гибче Вашего и во мне больше горечи».

— Нужно же, чтобы первый человечий человек, которого я встретила после С<ергея> был к<оммуни>ст!

О Вашем к<оммуни>зме, Боренька, клянусь Богом — та же история, что с Ш<аховс>кими.

Вам дан величайший дар в руки, — живая душа! — а Вы отдаете ее в никуда, тысячам, которых Вы не знаете и отдаете не по вдохновению — выйдя на площадь — или — лбом вперед — в бой! — а по приказу, по повестке, катясь по наклонной дороге — по расшатанным рельсам — чужих слов и воль!

Я понимаю: идти мимо дому где пожар — и бросаться, я понимаю: идти мимо дому где нет пожара — и зажечь! — но сам — один — на свой страх и совесть — без обязательства завтра и послезавтра — и так до скончания дней — тушить и поджигать.

Борис, Вы творческий человек, Вы должны быть один.

Вы скажете: Вас любят, в Вас верят. Но кого? — Кому? — к<оммуни>сту или человеку в к<оммуни>сте? Ах, Борис, любовь и вера при Вас останутся.

Хочу от Вас самого большого: упорного труда не во имя свое (шкуры!) а во имя Его (Духа!). Чтоб он один был над Вами Царь и Бог.

— Хочу от Вас одиночества — роста в молчании — вечных снегов Духа!

Милый мой мальчик — (простите за прорывающееся материнство, — но так очаровательно 28-ми лет от роду иметь 24-летнего сына! и такого роста еще! — Горжусь!) — милый Борюшка! — вижу как Вы читаете мое письмо: Ваш ослепительный — отвесом — лоб с крупным бараньим завитком (классический большевистский вихор! — и вихрь!) — и недоуменно — напряженно — сжатые брови.

Вы ничего не понимаете — немножко злитесь — и ничего не слышите вокруг.

Не злитесь! — осилив мой почерк, Вы осилите весь Египет с его иероглифами.

_____

<Приписка для сестры Ольги Бессарабовой>: «Письмо Maрины не дописано и без подписи.

Это письмо очень хорошо проясняет основы наших отношений».

Марина Цветаева — Евгению Ланну [51]

Москва, 2 февр<аля> 1921 г. Сретение <15 февраля>

<…> А хотите слово — ко мне — Бориса? — Марина, ведь Вы — Москва… (Пауза.)… странноприимная!

(Из моих стихов: Москва! Какой огромный

               Странноприимный дом!..)

_____

— Ланн, поздравьте меня! Мальчик выходит из партии. — Без нажима — внимательно — человечески — о, как я знаю души! — защищая евреев (он — ненавидит!) — оправдывая nonchalamment[52] — декрет о вывезении наших народных ценностей за границу — шаг за шагом — капля за каплей — неустанным напряжением всей воли — ни один мускул не дрогнул! — играя! — играючи!!! — и вот — сегодня: бунтарский лоб, потупленные глаза, глухой голос: — М<арина>! а я выхожу…

Я, у печки, не подымая глаз: — «Б<орис>, подумайте: выйти — легко, вернуться — трудно. Количественно Вы много потеряете: любовь миллиардов…»

Сейчас поздний вечер. Жду его. — Хотите подробности? Однажды вечером я очень устала, легла на диван. Он сидел у письменного стола, переписывал. На́спех — кое-как — прикрываюсь тигром, уже сплю.

И вдруг — чьи-то руки, милая медвежья забота: сначала плэд, потом тигр, потом шинель, всё аккуратно, — (привык к окопной жизни!) там вытянет, здесь подоткнет.

И я, молниеносно: — Любит!

— Никто, никто, никто, кроме С<ережи>, сам по своей воле меня не укрывал, — за 10 л. никто! — Я всех укрывала.

А этот — после 3-хлетия фронта, митингов, гражданской, вселенской и звериной ярости — сам — никто не учил…

_____

Мне от него тепло, Ланн, мне с ним благородно, люблю его по хорошему — в ответ — благодаря и любуясь, — это настоящая Россия — Русь — крестьянский сын.

Ах, если бы та армия была: командный состав — Сережа, нижние чины-Борис!