Марианская впадина - [51]

– Должно быть вкусно. А твой друг и его семья тоже не едят мяса?

– Мама, мне правда надо заканчивать, тут требуется моя помощь.

– Понимаю. Ну, тогда хорошего вам вечера!

– Да, вам тоже. И папе привет от меня передай.

– Передам. Мы тебя любим!

– Я вас тоже. Пока, мама. Все, пока.

Когда я закончила разговор, Гельмут смотрел на меня пронизывающим взглядом.

– Ваши родители беспокоятся.

– Да, наверное.

– Они вас любят.

– Да.

– Вы родителей тоже любите?

– Да, хотя мы не особо близки, так и раньше было.

– Это нормально. У меня с моими родителями так же было.

Потом мы молча резали свои овощи, и я включила духовку разогреваться.

Конец дня прошел спокойно. Гельмут определил меня в комнату своего старшего брата, а сам устроился ночевать в комнате Регины. Моя комната была побольше, но с такой же обстановкой, как у Гельмута: кровать, письменный стол, стул, комод и фантастический вид из окна. Я решила перед сном еще почитать и опять услышала эти клацающие звуки, доносившиеся из его комнаты, но думать об этом у меня уже не было сил.

3410

– Быть мертвым – как это ощущается? – спросил ты меня, когда умер наш пес.

– Я не знаю, – сказала я.

– А Ронни сейчас на небе?

– Наверное. Я не знаю.

– А смерть правда так выглядит: в черном плаще и с косой? Думаешь, это она к нам приходила и забрала с собой Ронни?

– Этого я тоже не знаю.

Я тогда не очень много знала о смерти и не задумывалась об этом.

– Ты же всегда все знаешь! А этого почему не знаешь? – ты был разочарован.

М-да. Эти познания у меня вскоре значительно расширились, к сожалению. Как выглядит смерть и кто она, я и сейчас не знаю. Я часто представляю себе конец как процесс. Это не всегда происходит так внезапно, как с тобой. Вовсе не обязательно, что она вдруг предстает перед нами: какое-то время она сопровождает нас как невидимый спутник. Возможно, мы чувствуем это присутствие, близость – киваем и продолжаем путь.

А иногда конец можно увидеть снаружи, извне: когда, например, смотришь в глаза умирающему. Сначала видишь зрачки, радужку, белки глаз, а потом вдруг – когда свет падает под определенным углом, в промежутке между миганиями – видишь, как она выглядывает, всматривается в твои собственные глаза и кивает тебе. В те дни такое бывало, когда я видела глаза Гельмута.

Мы уже три дня находились в домике в горах, и мне казалось – смерть просачивалась наружу из каждой клеточки его организма. Он так быстро слабел, что мне становилось страшно. И двух недель не прошло с нашей первой встречи, когда он еще довольно ловко перелезал через ограду кладбища. Сейчас это было трудно даже представить. Уже два дня он практически не выключал свой кислородный аппарат, почти все время сидел на диване, который я с превеликим трудом перетащила под крытый уголок деревянной террасы.

– А где похоронен Кристоф? – спросила я у Гельмута, когда мы вечером сидели на террасе и любовались закатом.

Он захихикал – не та реакция, какую я ожидала бы на этот вопрос.

– Хе-хе-хе… Официально он похоронен в Касселе.

– Официально? Господи, Гельмут, только не говорите, что его вы тоже похитили.

В ответ он только плечами пожал.

– Гельмут?..

– Да. Мы его забрали. Хельга, я и два моих лучших друга. Сразу после похорон: мы выкопали гроб целиком.

– Вы с ума сошли!

– Наверное. Мы переоделись в садовников и притворились, что работаем на кладбище. Это было не сложно. У моего старшего брата была своя оранжерея. Он дал нам все необходимое. Мы забрали его средь бела дня. Поставили в могилу похожий пустой гроб и аккуратно снова зарыли. Главное, чтобы все в порядке было, да?

– Так просто? И никому ничего не показалось странным?

– Ну, это маленькое кладбище, тогда еще было маленьким. Мы просто дождались, когда параллельно состоятся другие похороны, чтобы администрация и рабочие были заняты. Они ничего не заметили, а те посетители, кто нас видел, не обратили внимания.

– Невероятно, – я была в шоке.

– Поражены, да?

– А потом?

– Мы привезли его сюда, в горы.

– Боже мой, а запах?

– Мы его на специальной машине везли, со специальным охлаждением. Кроме того, это заняло только один день – а не как сейчас, неделю.

– И где он погребен?

– Рядом с моей сестрой.

– А она где?

– Ну, в общем…

– Только не говорите, пожалуйста, что вы и ее украли!

– Ее схоронили на кладбище возле церкви, но мама хотела, чтоб сестра была здесь рядом, на подворье, как это раньше делали. Могильщик нам помог, когда мы ее забирали, а священник закрыл на это глаза. Здесь люди столетиями хоронили своих близких у себя, но однажды на пороге появились важные шишки в костюмах и заявили, что сейчас так нельзя: предписания гигиены. Ну вот, тогда это и началось.

– Началось что?

– Ну, все эти выкапывания.

– Подождите, вы что хотите сказать?..

– Кладбище, рядом с церковью, мимо которого мы проезжали на пути к дому, похоже на кладбище в деревне Хельги: фотографии, кресты, ну, вы помните.

Я кивнула.

– Так вот. Оно пустое. Там не лежит никто.

– Вы сейчас прикалываетесь, да? – вырвалось у меня, и я недоумевающе уставилась на него.

– Здесь люди сами решают, как им поступать со своими умершими. Так и должно быть. Это правильно. Официально мы людей хоронили, а могильщики – они же садовники на кладбище – лишь присыпали могилы землей. Ночью покойника можно было забрать и похоронить